Райдо Витич - Кандагарский излом

Я долго молчала, разглядывая мглу за окном, а потом сказала:

— Он погиб.

— Как?

— Какая разница? — сглотнула ком в горле. Мне было больно ковыряться в старой ране, которая несмотря на все усилия, на прошедшие годы, так и не закрылась.

— Ответь.

— Как погибают? Был и нет…

— Ты говоришь, словно погибла вместе с ним.

— Так и есть.

— Неужели настолько сильно любила?

— Я жила им. — Впрочем, кому я говорю? Зачем? Что на меня нашло?

— Как его фамилия?

Вот это уж точно тебе ни к чему.

— Иванов.

— Твоя дочь остается в раскладе.

— Хорошо!.. Его фамилия Шлыков.

Мужчина внимательно посмотрел на меня:

— Он знал о ребенке?

Что ты лезешь в душу?

— Нет, но я уверена, он был бы рад, узнай о дочери.

Мужчина кивнул:

— Мне нужна твоя дочь.

Мне не понравилась двусмысленность заявления:

— Но я же сказала, я ответила!

— Молодец.

Я зажмурилась, прикрыла глаза ладонями: Господи, с кем я разговариваю, с кем откровенничаю?! Кого наделила нимбом и крылышками?!

— Извини, ты не оставляешь мне выбора. Мне придется убить тебя, — предупредила честно.

— Не сможешь. И бессмысленно.

— Намекаешь, что вас много и руки длинные — достанете в любом уголке страны?

— Да. Теперь тебе точно не уйти.

Я промолчала: посмотрим.

Отвернулась и вдруг подумала: а с каких таких заслуг тридцатилетнему мужчине дают звание подполковника? Это же как браво служить надо… Возможно? Если выполнять особо важные и сложные задания с блеском, всего себя отдать службе Отечеству. Он, конечно, сможет, характер подходящий, но как тогда успел семью завести? Или не завел, и речь вел о маме, братике, семье сестры, о невесте? И офицеру спецслужб не найти двадцать тысяч долларов, не наскрести по сусекам друзей и знакомых? Ну, может быть, верю хоть и процентов на восемьдесят.

Вляпываться с высокоидейной идеологией в криминал, рисковать погонами? Да-а… Скорее всего, он фальшивый федерал.

И хорошо бы так — к ФСБ и спецназу я относилась более тепло и не хотела терять уважения, веры, что там-то уж точно свои, братья, настоящие ребята, а то и вовсе ничего не останется святого.

Но в голове крутились навязчивые мысли и идеи. А если ему действительно нужны я и Ляля, но как заложники, а не доноры? Конечно, бред, но не более, чем вся эта ситуация.

А если он действительно федерал и правда подполковник?

А если ему нужна я, именно как Изабелла Томас? Что я о ней знаю? С кем она пересекалась, с кем водила знакомства? Может, из ее старой жизни всплыли знакомцы и спешат предъявить счета? И не нужны им мои органы, нужна жизнь, а дочь всего лишь возможность удержать меня в повиновении?

Муть какая! Какую рыбку в ней поймаешь?

У меня начала болеть голова, стало душно и тошно. Выдыхаюсь. Сдают нервы, здоровье и выдержка летят к чертям.

Я приоткрыла окно, чтоб вдохнуть свежего воздуха. Мороз обжег легкие и немного привел меня в себя.

— Когда все закончится?

— Не знаю, но мне, как и тебе, не терпится поставить точку.

— Что мешает?

— Ты.

— Что мне сделать? Застрелиться?

— Это ты можешь, — процедил с непонятной мне злостью. — А как же твоя дочь? Пусть сама разбирается? Живет, как может, как получится? Со старой теткой?

— Нет… вы же обещали, что не тронете ее.

— Когда я такое обещал? Нет, Изабелла Томас, я еще обязательно встречусь с ней. И ты нас познакомишь.

— Нет…

— Да!

Он злился, и я не могла взять в толк — почему? Я вообще ничего не понимала. Меня достала эта игра в кошки-мышки, я словно ехала с призраком, и он изощренно издевался надо мной, намеренно давя на больное, путая и пугая.

— Что я вам сделала? Что я вам сделала?!

— Что?

Мужчина резко нажал на тормоз, останавливая машину, снял зеркало и подал мне, буквально впихнул в руку и заставил посмотреть в него:

— Вот что ты мне сделала!

На меня смотрела изможденная бледная женщина с кругами под глазами. Я долго смотрела в них и не узнавала себя. А из восклицания киллера сделала лишь один вывод — он недоволен моим нездоровым видом.

— Я здорова, я в норме, — заявила, беря себя в руки.

Он забрал зеркало, вернул его на место и тихо спросил:

— Ты когда-нибудь говорила правду?

— Да.

— Когда?

— В той жизни…

Мы долго молчали. Он, облокотившись на рулевое колесо, смотрел в лобовое стекло на снежную пыль, что кружила по дороге, я смотрела в окно и не видела ничего, потому что боялась увидеть.

Я не могла смотреть на Павла, потому что именно он виделся мне в облике киллера. Мое сердце, казалось, перестало биться, в мыслях ничего не было, и только слезы — непрошеные, ненужные — катились по щекам.