Конни Палмен - Наследие - Книга о ненаписанной книге

Да и что я могла ему объяснить? Что наш Тимми сидел там один-одинешенек и это было невыносимо? Или то, что мысль о каждой секунде горя, одиночества, страдания, боли, слабости и прочих бед в судьбе моих родителей и братьев была для меня нестерпимой и, обладай я такой властью, я бы жизнь отдала, чтобы облегчить их участь?

Сэлинджера когда-то упрекнули в том, что он изобразил семью Гласс слишком уж хорошей, милой и даже приторной, а братьев и сестру чересчур добрыми и заботливыми. Критик, который написал такое, не имеет ни малейшего понятия о том, как устроены многие семьи, ни малейшего.

«Too cute» [5] Слишком милая ( англ. ). — не смешите меня.

Классная руководительница Тимми уже, конечно, давно догадалась, что я его сестра. Очевидно, она внимательно следила за мной и различала, когда я второпях заглядывала в окно во время коротких перемен, а когда у меня, наоборот, было больше времени — обычно я была свободна по четвергам во второй половине дня. Она дождалась очередного четверга и помахала мне из класса, приглашая войти.

Я чуть не сгорела от стыда.

Мне было шестнадцать, но характер и откуда-то появившаяся угловатость не позволяли дать больше двенадцати. Залившись краской, я стояла перед детьми шести-семи лет и не знала, что делать. Учительница представила меня как Шарлотту Инден, сестру Тимми, и сказала, что я пришла помочь им немного на уроке труда. Она попросила детей продолжать прерванные моим появлением занятия, и они тут же подчинились. Отведя меня в сторону, она тихим голосом заговорила со мной. По ее лицу было видно, с каким старанием и тщательностью эта милая женщина подбирает слова, чтобы меня не обидеть.

Она сказала, что наблюдала за мной и понимает, почему я каждый день прихожу посмотреть на брата. Однако, невзирая на искренность моих намерений, такая чрезмерная опека, наверно, не идет на пользу Тимми, а только мешает становлению его характера и самоутверждению. Помочь ему обрести уверенность в себе можно, но только другим способом — предоставив ему больше самостоятельности.

«Две мамы — это многовато», — произнесла она мягко, и эта фраза навсегда застряла в моей голове.

Мне вдруг стало ужасно страшно от ее правоты.

Как я смотрю на то, продолжала она, чтобы вместо ежедневных наблюдений за Тимми приходить в класс один раз в неделю, по четвергам, вплоть до летних каникул, и помогать детям клеить и вырезать. Само собой, я должна буду уделять внимание не только Тимми, но и остальным детям, как настоящая учительница.

Я согласилась. Много недель подряд по четвергам я приходила после уроков в начальную школу и одаривала своим вниманием каждого ребенка — всех, кроме моего родного, милого Тимми. Я следила за ним краешком глаза, но делала вид, что не замечаю его.

Под текстом стояло число: 11 октября 1988 года. Я сложил листочки и сунул их обратно в книжку Сэлинджера. Какое-то время я не мог уснуть. Я был слишком взволнован тем, что ожидало меня в ближайшие годы.

Врач посоветовал ей много путешествовать и делать все, что нравится, — рассказывала она в тот день, когда я впервые пришел к ней и она излагала мне мои будущие обязанности.

«Если врачи заводят с вами речь о путешествиях, вы понимаете, насколько все плохо», — сказала она.

У нее, однако, не было ни малейшего желания разъезжать по миру и набираться новых впечатлений, она еще до конца не справилась со своим прошлым, важнее которого, казалось, не было ничего.

«Мне повезло — я рано обрела свое счастье, — сказала она. — Я знала, что для меня оно не в движении, а в покое и что я ничем другим не хочу заниматься, только читать, размышлять и писать».

Книга, которую нам предстояло сочинить, была ее давней мечтой; она уже не помнила, когда впервые зародилась эта идея, но уж точно более пятнадцати лет назад, и все эти годы она втайне радовалась тому, что впереди — большой и нелегкий труд.

«Корни этой идеи уходят в первую книгу Марка Аврелия «Размышления», — рассказывала она. — Перед тем как приступить к книге, Марк Аврелий называет имена тех, кому он обязан некоторыми чертами своего характера, воззрениями, взглядами на жизнь. Среди тех, кто сформировал его личность, он называет отца, мать, деда, прадеда, друзей, учителей и прочих. Это выглядит примерно так: тому-то я обязан тем-то, или благодаря тому-то я прочел книгу такого-то философа; такой-то помог мне понять, почему не нужно слушать сплетни; у того-то я научился справляться с острой болью, которая появилась после смерти моего сына; а кто-то другой был для меня живым примером того, как ценно при любых обстоятельствах сохранять чувство юмора, и так далее. Грандиозно. Не столько форма, сколько сама идея выражения благодарности поразила меня несказанно. Это признание своего долга. Благодарить можно только тогда, когда осознаешь, чтО ты получил».