Андре Бретон - Психопаты шутят. Антология черного юмора

Упомянув о всевозможных причудах, которыми отличалось оформление его произведений (использование гигантских шрифтов, злоупотребление пробелами — по две-три строчки на странице или текст лишь на левой стороне разворота; слово «конец», не всегда соответствовавшее действительности, — после могло стоять «вслед за этим…»; стихотворение, почему-то напечатанное красным цветом; более чем странные заглавия — впрочем, именно они обычно и оказываются самыми удачными), Монселе тонко подмечает: «Иными словами, было очевидно, что мы имеем дело с писателем-юмористом», и оговаривается: «правда, это скорее опасно, нежели привлекательно. Во Франции никогда не было недостатка в юмористах, однако и ценятся они здесь меньше, чем где-либо еще… Так, много говорилось о вольностях Петрюса Бореля, ликантропа, или бреднях Ласайи; признаем, г-н Ксавье Форнере превзошел своих собратьев по всем статьям». Монселе, оказавшись смелее большинства наших критиков последнего столетия, не боится открыто признать то, что действительно восхищает у Форнере: «В сборнике „Все без толку“ — название, с которым трудно не согласиться, — есть, тем не менее, один шедевр: это „Бриллиант в траве“, небольшой рассказ едва ли на два десятка страниц. Никогда еще причудливое, таинственное, прекрасное и отвратительное не сплетались под одним пером с такой силою». Форнере, несомненно, недооценивает свой дар, когда заявляет: «Я хорошо владею своими чувствами, но не могу их толком выразить»; мы склонны считать, что Монселе прав в своем следующем суждении, как никто другой, и потомки с ним полностью согласятся: «Г-н Форнере преувеличивает свою поэтическую беспомощность — его настойчивость и лихорадочная целеустремленность стоят больше, чем глупое и самовлюбленное многословие сотен иных поэтов; есть в нем какая-то непосредственность. Из-под мотыги критиков, без устали награждающих его ударами, на этой дикой земле нет-нет да блеснет самородок чистого металла».

Нельзя не отметить также, что все попытки уязвить автора «Заметок без названия», утверждая, будто он не отдавал себе отчета в том, какие отзывы может пробудить внимательное и бесстрастное изучение его трудов, а потому нимало за них не в ответе, обречены на провал; достаточно вспомнить, что одну из своих книг он поместил под защиту следующего высказывания Парацельса: «Внешность зачастую ничего не открывает; все ценное находится в глубине — так что ищите…»

Он достал ее снова Из кармана худого, Повертел так и сяк И одно только слово С губ слетело: «Бедняк!». Он склонился над нею, Но, дыханием грея, Ужаснулся и сам Мысли той, что злодею Мозг сверлит по ночам. В миг сердечной растравы Он прожег ее лавой Слез, прибавив тепла Комнатушке дырявой, Что насквозь протекла. Стал тереть что есть силы, Чтоб бедняжке застылой Прежней жизни придать, А она все спешила Вглубь зарыться опять. Снова, бедную, вынул, Поглядел, отодвинул, Меря вес и длину, И, как прежде, отринул Ту же думу одну. Изнывая, тоскуя, К ней припал в поцелуе, Но, от страха бледна, «Вспомни пору былую!» — Возопила она. Сжал ее и обратно Возложил аккуратно Но свой бедный брегет, Отвечавший, понятно, Звуком — тягостей нет. И решился, мрачнея, Он разделаться с нею Разом, наверняка. «Недурная затея — Заморить червячка». Перегнул, Обломил, Тесаком Отхватил, Вымыл, В печь положил, Потушил, Проглотил. Говорила же в детстве ребеночку мать: «Аппетит нагуляешь — будешь руки глодать».

Идти можно и потеряв голову.

Есть сердца, подобные бутылкам вина, что, обернув смоченной тканью, выставляют на солнцепек. Тряпка горяча, как огонь, а содержимое бутылки холоднее льда.

Обещания и истина — точно шары, которыми, играя, перебрасываются люди; только в отличие от шаров они повисают в пустоте.

Ель, что идет на изготовление гробов — растение вечнозеленое.

Ах, как жалко, что женщинам приходится есть — пусть бы и клубнику со сливками!

Нет единицы вернее той пары, из которой вырастает тройка.

Я слишком люблю женщин, чтобы скрывать от них очевидную истину: все они иногда злодейки. — Уж извините меня за подобную грубость, но и из моего смиренного кладбища лезут временами смеющиеся кости.

Захолустный городок — настоящая дыра, а наполняющие его великие идеи — забившаяся в нее крыса.

Однажды я видел почтовый ящик на кладбищенских воротах.