Валерий Алексеев - Улыбка навсегда - Повесть о Никосе Белояннисе

Утром, отойдя на порядочное расстояние от злополучного места, партизаны нашли укрытие, где можно было переждать день. Осмотрев Спироса, Никос с облегчением убедился, что феноменальная везучесть и на этот раз не изменила его другу. То ли мина была глубоко погружена в трясину, то ли Спирос оказался в стороне от взрывной волны, но единственным серьезным повреждением у него была сломанная ключица. Разумеется, Спирос был сильно оглушен взрывом, ноги отказались слушаться, и всю следующую ночь товарищи по очереди несли его на самодельных носилках. Но границу он перешел уже самостоятельно.

Через месяц, готовясь к возвращению в Грецию, Никос зашел к Эритриадису в госпиталь. Там он узнал, что дела Спироса плохи: ноги у него все-таки отнялись, и врачи были бессильны ему помочь.

— Жаль, что я не смогу составить тебе компанию, — сказал Спирос. — Мы бы славно поработали вместе…

В Афинах у Спироса была дочь, с фотографией которой Спирос не расставался.

— Никого у меня нет больше, — говорил Спирос. — Понимаешь? Никого. Только вот она осталась… Рула, сиротка моя. Оттого и пули меня облетают.

С фотографии смотрела большеглазая девчушка-подросток. Шейка тонкая, детская, на губах — затаенная улыбка.

— Слушай, парень, — сказал на прощанье Спирос, — если что со мной… если я на ноги не встану, будь ей братом. Найди ее, расскажи обо мне… Все-то не рассказывай, пусть не знает, что стал калекой. Пусть надеется, что вернусь: говорят, помогает. Фотографию я тебе не отдам, а зовут ее как — знаешь. Рула, Андрула. Андрула Эритриаду. Не забудешь?

Никос молча покачал головой.

— Вот и хорошо, — Спирос устало закрыл глаза. — Вот и мне будет спокойнее… Ну, ступай. Да смотри, не попадайся им в руки. Помни, ты еще и за нее отвечаешь, за девчонку мою, за Андрулу…

Никос был арестован в Афинах 20 декабря 1950 года. Он хорошо запомнил этот день: последний день, проведенный им на свободе.

Приближался праздник, крестьяне из горных деревень уже продавали на улицах Афин рождественские сосны. Улицы были скудно украшены цветными лампочками, слепых с аккордеонами, как обычно перед праздником, стало больше. Люди ежились от сырости и ветра. Призывно гудели ацетиленовые лампы на лотках торговцев каштанами. Обычная предпраздничная толкотня, и внешне почти незаметно, что совсем недавно окончилась гражданская война, что позади оккупация, жесточайший голод. Что ужасало — так это цены: чудовищные цифры, наспех исправленные, неоднократно перечеркнутые, были как крик отчаяния. На глазах у Никоса торговец снял старый ценник «Рис — 1600 драхм» и поставил новый — «Рис — 1900». Проходившие мимо женщины разразились бранью. «Мне тоже надо на что-то жить», — отвечал торговец.

Приглядевшись, можно было заметить, как худо одеты люди, как мало они покупают, хотя торговцы наперебой зазывают их к своим лоткам. Никос обратил внимание на то, как много стало в городе праздно шатающихся по улицам подростков, как озлобленно блестят их глаза. Отметил он и лихорадочное оживление на скупке в районе Монастераки, и ожесточенные перебранки полуголодных людей у дверей кофеен, бильярдных, кабаков, из которых доносились хватающие за душу звуки бузуки. «Что же ты не в Болгарии, приятель, если тебе здесь так плохо?» — услышал Никос и замедлил шаги, но не стал останавливаться: за спорящими пристально наблюдал полицейский.

У кинотеатра «Розиклер» суетились продавцы порнографических открыток, контрабандных сигарет. Никос машинально отметил, что сигареты американские: до войны такой вид коммерции не имел бы успеха. Греки любили свой табак — золотисто-лимонный или красноватый.

Остановился у антикварной лавки, в витрине которой были выставлены старинные монеты, подсвечники, иконы. За прилавком стояла Рула Эритриаду. Это означало, что Никос пришел слишком рано. Когда Рулу сменит пожилой тучный Яннис, можно будет войти.

Ну что ж, это даже неплохо: есть время лишний раз убедиться, что за ним не тянется хвост. С другой стороны, товарищи из афинского подполья предупреждали его, что задерживаться на улицах не следует: можно нарваться на обычную облаву. Но сейчас другого выхода не было. Никос решил дойти до площади, а затем вернуться обратно. Если и тогда Рула будет стоять за прилавком — надо спешно возвращаться к себе на квартиру.

На случай облавы в кармане у Никоса лежал паспорт — хоть и не подлинный, но довольно надежный. Для внимательного рассматривания в асфалии он не годился, но Никос и не собирался попадать в асфалию: не для этого он вернулся в Грецию.