Валерий Алексеев - Улыбка навсегда - Повесть о Никосе Белояннисе

Так оно и случилось. К вечеру в тюрьму прибыл представитель министерства внутренних дел. Встретившись с делегацией «акронавплиотов» и выслушав их требование, он пожал плечами:

— Не понимаю, зачем вам это нужно? Война закончится, самое большее, через два дня.

— Потрудитесь объяснить свои слова, — резко сказал ему Белояннис.

— Мне нечего вам объяснять, — ответил чиновник. — «Сапиенти сат», как говорили древние римляне: «Понимающему достаточно».

Делегаты взволнованно зашумели.

— Видимо, это следует понимать так, — с нажимом сказал Белояннис, — что правительство намерено капитулировать?

— Я здесь не для того, — ответил чиновник, — чтобы обсуждать с вами намерения правительства. Хочу лишь предостеречь вас: не вздумайте устраивать беспорядки. Положение таково, что народ расценит это как удар в спину действующей армии. Поверьте мне: чем неприметнее вы будете себя вести, тем в большей безопасности…

— О своей безопасности, — перебил его Белояннис, — мы можем позаботиться и сами. Нас здесь шестьсот человек, и мы готовы с оружием в руках выполнить свой долг перед родиной.

— Слова о долге перед родиной в этих стенах звучат кощунственно, — сказал чиновник и от дальнейших переговоров решительно уклонился.

К утру охрана Акронавплии была усилена, а в город Навплион были введены полицейские механизированные части.

— Им бы на фронте быть, — негодовал Одиссей, — а не нас караулить! Трусливые крысы!

— Фашисты с фашистами всегда договорятся, — сказал ему Никос. — С нами им договориться труднее: через себя пришлось бы переступить.

— То-то и видно, — желчно сказал Одиссей, — они уже латинскими цитатами запасаются. Муссолини это должно понравиться!

Однако в министерстве внутренних дел слишком торопили события. Эпирская армия, получившая приказ об общем отступлении, отказалась выполнять этот приказ и выступила навстречу врагу. И хотя части эпирской армии были вооружены и экипированы намного хуже итальянских войск, они вступили в бой по всей линии фронта. Население оккупированных районов активно помогало своим солдатам. На борьбу с захватчиками поднялся весь греческий народ. Восьмого ноября итальянцы, встретив упорное сопротивление, вынуждены были остановиться, а затем, под угрозой окружения с флангов, стали отходить назад, к албанской границе. Двадцать первого ноября, преследуя отступающих итальянцев, эпирская армия вступила на территорию Албании.

Правительство Метаксаса оказалось в крайне сложном положении. Народ, воодушевленный разгромом итальянского экспедиционного корпуса, требовал от правительства продолжать наступление и сбросить захватчиков в море. Семьдесят греческих батальонов против сорока итальянских, к тому же запертых в заснеженных горах Пинда, были внушительным доводом в пользу победоносного окончания кампании. Но гитлеровская Германия, на которую беспрестанно оглядывался Метаксас, все чаще выражала «озабоченность, тревогу, глубокое недовольство» в связи с развитием событий на албанском фронте. Дошло до того, что немецкое посольство в Афинах стало подсказывать греческим генералам, какие города в Албании им не следует брать, чтобы сохранить расположение «хозяина». Метаксас все еще надеялся на то, что при посредничестве Гитлера ему удастся урегулировать конфликт и сохранить свой режим, а Гитлер уже концентрировал свои войска на румыно-болгарской границе, для того чтобы через территорию Болгарии ударить в спину Греции.

Бессонные ночи проводили заключенные Акронавплии над картой Балкан, начерченной куском известки на каменном полу. Было совершенно очевидно, что Болгарию используют как коридор для немецкого наступления на Балканы.

— Есть только один выход, — говорил Белояннис. — Отвести армию от северной границы и укрепиться на правом берегу реки Алиакмон.

— А что это даст? — недоверчиво спрашивал Одиссей.

— Единую линию фронта, от Албании до Эгейского моря. Не собираешься же ты вести войну на два фронта?

— В камере и на три фронта можно, — говорил Аргириадис. — Стены кругом.

Одиссея легко было задеть за живое.

— Не хочешь ли ты сказать, — наскакивал он на Аргириадиса, — что мы здесь должны сидеть сложа руки?

— А все едино, — отвечал Аргириадис, — хоть на дверь кидайся, ничего не изменится. Итальянцы придут — нас на волю не отпустят. Немцы придут — тоже добра не жди. А Метаксас победит — и того хуже.

— Все-то ты о судьбе своей заботишься, — горячился Одиссей. — На родину, видно, тебе наплевать!