Такэси Кайко - Гиганты и игрушки

«Ох, и сядем мы в лужу с этой Кёко!» — подумалось мне. Впрочем, как оказалось впоследствии, я смотрел на нее обыкновенными человеческими глазами, и им недоставало зоркости фотообъектива.

Примерно через неделю к нам заявился Харукава. Мы с Айда ждали его в кафетерии. От него, как обычно, несло винным перегаром. Лицо было алчное и помятое, но глаза блестели насмешливо и остро. Едва усевшись, он бросил на стол большой, туго набитый пакет.

— Беру девчонку! — сказал он, ухмыляясь, и стал стирать костяшкой пальца гной с уголков глаз.

В пакете было около сотни снимков. Айда просмотрел их быстро, но очень внимательно и сразу же разделил на две неравные стопки. Отложив последнюю фотографию, он просиял и, показывая на ту стопку, что поменьше, сказал, обращаясь к Харукава:

— Пойдет!

— Пойдет! — Лицо Харукава расплылось в довольной улыбке. — Понимаешь, до того фотогеничная рожица, в объективе она просто красотка. А так — и смотреть-то вроде не на что.

Айда развеселился:

— А рот-то, один рот чего стоит! Когда смеется — туда целую булку запихать можно.

— Да, презабавная девчонка. Тут она как-то высунула язык, да как лизнет кончик носа! Я прямо обалдел. Говорит, это — ее коронный номер.

Поболтав с Айда и договорившись о гонораре за пробные снимки, Харукава ушел. Айда передал фотографии мне и попросил их спрятать. Я поднялся в отдел, просмотрел их все до одной и запер в стол. За эту пробу была выплачена довольно большая сумма из специальных фондов, но потом Айда, казалось, совсем позабыл о Кёко.

Шли дни, но ни Харукава, ни девушка у нас не появлялись. Только через месяц, когда вышел очередной номер фотожурнала «Камера-Ай», я все понял. Харукава опубликовал целую подборку снимков Кёко. Редактор назвал ее «О-о, юность!» и дал подзаголовок: «Обыкновенный день обыкновенной девчонки». Целых шесть страниц! Потрясающие фотографии! В воскресных журналах появились восторженные отклики. Такого успеха «Камера-Ай» не знал со дня основания. Тщательно просмотрев всю подборку, я наконец понял, что Айда и Харукава откопали оригинальный типаж. Фотообъектив создал новую Кёко.

«О-о, юность!» — это был репортаж о жизни бедной девушки. Абсолютная достоверность сочеталась в нем с умелой режиссурой. Следуя за Кёко по пятам, словно сыщик, Харукава показал весь ее день, с раннего утра до позднего вечера. Показал ее бедность, ее маленькое тщеславие, дешевые удовольствия, случайные радости. Харукава отобрал лишь такие снимки, где за яркой индивидуальностью Кёко угадывался тип простой японской девушки не старше двадцати лет. Из пояснения к подборке следовало, что ради двенадцати опубликованных снимков фотограф отснял шестьсот кадров.

Как и говорилось в подзаголовке, Кёко была самой что ни на есть обыкновенной девчонкой — таких можно было встретить где угодно. И ее фотографии — картинки из их жизни. Поездка в переполненной электричке. Прогулки. Солнечные ванны на плоских крышах высоких зданий. Сласти к полднику. Витрины магазинов готового платья и галантереи. Длинная очередь перед студией, где записывают на пластинку популярных исполнителей песен. Вечером — порция лапши в дешевой столовке. Запах сырости в третьеразрядных банях. А дома — возня с братишкой: завернувшись в одеяло, он изображает супермена. Вот ее будни, ее маленькие радости.

— У нее на работе стоит в закутке аквариум. Она разводит головастиков. И не крошечных, а мордастых, как рыба-пузырь. Тех самых, из которых вырастают съедобные лягушки. Она говорит, что кормить их надо стружкой бонита. Вот, пожалуй, и все, чем она отличается от других девчонок, — только и отвечал Харукава, когда репортеры пытались у него выведать, не подметил ли он в жизни Кёко чего-нибудь сенсационного.

Тщательно изучив подборку, я впервые понял, в чем характерные особенности лица Кёко. Чересчур большие глаза, чересчур большой рот, густые брови, вздернутый нос. Красивой ее никак не назовешь. Но на снимке даже ее недостатки становились привлекательными. Уж такое у нее лицо. Именно это имел в виду Харукава, когда сказал Айда, что в объективе Кёко просто красотка. Она поражала и притягивала удивительной непосредственностью, свежестью и полнотой жизни. Хотя при первой пробе, в ателье Харукава, Кёко перепугалась насмерть, потом, перед лейкой, она уже совсем не робела. Она широко улыбалась, показывая щербатые зубы, непринужденно двигалась, с необычайной выразительностью рассказывала о своей жизни. И как Харукава это удалось? Чудеса! Должно быть, этот человек — этот оплывающий кусок масла с двумя остро поблескивающими глазками — обладал поразительной силой убеждения. Вот на что рассчитывал Айда, когда в первый раз показал ему Кёко. Я понял, до чего примитивно мое собственное зрение, и чистосердечно восторгался зоркостью своего начальника.