Юрий Чернов - Земля и звезды - Повесть о Павле Штернберге

Штернберг как-то заметил у Ведерникова книги на немецком языке. На вопрос, читает ли он по-немецки, Алексей Степанович ответил:

— Чо, по-немецки? Читаю. Я в тюрьме три языка изучил.

Ногин тоже однажды вскользь бросил:

— Переводил Джером Джерома. Издавали. Зарабатывал на хлеб.

В другой раз выяснилось, что Виктор Павлович знает суждения Ломоносова о северных сияниях, копировал даже его рисунки. И опять оказалось, что истоком были впечатления верхоянской ссылки, где Ногин наблюдал полярные сияния, а уж раз увидел, то надо понять, постичь, докопаться до сути…

Да, достоверность его телефонограммы не подлежала сомнению. Больше того, картина событий развертывалась в ней с логической последовательностью: заняли вокзалы, банк, телеграф.

Первыми стоят вокзалы. Партийный центр уже направил в Брянск и Орел человека, чтобы связаться с местными большевиками, создать на станциях заслоны, преградить путь войскам с фронта, если бросят их на Москву.

У Павла Карловича «на случай В. В.» были карты с мостами, виадуками, скрытыми подходами к железнодорожному полотну на ближних подступах к городу. Из числа рабочих еще в августе сформировали подрывные группы. О них-то и подумал Штернберг, подходя к двери красногвардейского штаба.

В открытую форточку врывались слова песни:

Голос разбуженной улицы звучал близко и явственно, тонул в топоте шагов: песня быстро удалялась в сторону Страстной площади. Обступившие его люди мешали подойти к окну, прислушаться, и последним всплеском долетело «и водрузим над землею» — уже далекое, уплывающее, как порыв ветра.

— Садитесь, садитесь, товарищи! — попросил Штернберг, но садиться было не на что, на стульях примостились по двое, единственный диван под тяжестью теснившихся на нем людей просел почти до пола. Те, кому не хватало места, жались к подоконникам.

Павел Карлович собрал красногвардейцев, обученных подрывному делу. Комната штаба — такая просторная и вместительная прежде — оказалась тесной.

— Эх, гайки-винтики, постоим! — сказал Виноградов, уловив, что Штернберга смущает невозможность всех усадить. Нетерпеливо-возбужденные слесари, токари, трамвайщики, в грубых сапогах, в брезентовых куртках, в любую секунду готовые к выезду за город, жаждали поскорее получить задание.

Неутомимый Виноградов около двух месяцев обучал их закладывать взрывчатку, производить взрывы. На практику возил он своих учеников в излюбленные Сокольники, на дальнюю вырубку, где когда-то встречался с Павлом Карловичем. Михаил Петрович остался доволен: теория теорией, а практика практикой. Кто хоть раз произвел взрыв, в деле почувствует себя спокойнее и увереннее…

Штернберг объяснил красногвардейцам задачу: не пропустить к Москве эшелоны белой гвардии.

Он на карте показал указкой густую паутину железных дорог, подступающих к городу, и, не тратя лишних слов, как бы подвел черту разговору:

— Не пропустить!

По выщербленным мраморным лестницам загремели сапоги, подбитые железными подковками. Командиры групп, получив карты своих участков, уводили красногвардейцев на задание. А в двери уже входили новые люди, внося сырость холодного дня, протягивая донесения из районов.

Разрозненные листки доносили тревожные будни города: юнкера развозят оружие по домовым комитетам, раздают винтовки дворникам, торговцам, чиновникам, гимназистам; в окнах Градоначальства появились пулеметные гнезда, мешки с песком…

«Переворот прошел совершенно спокойно…» — вертелась в мозгу фраза из телефонограммы.

Первая ночь восстания бессонно светилась в тысячах окон. Военно-революционный комитет, избранный на объединенном заседании Московских Советов рабочих и солдатских депутатов, разместился в бывшем доме генерал-губернатора на Скобелевской. ВРК принимал решения, издавал приказы всю ночь напролет. Монотонная дробь ундервудов не смолкала ни на минуту. В окнах нижнего этажа вспыхивали фары мотоциклов: самокатчики увозили приказы в районы.

Еще бросали пятна убогого света невыключенные фонари, и утро неуверенно вползало на улицы города, а первый приказ ВРК был развешан на рекламных тумбах, на стенах домов, на стволах деревьев. Серые листы мочил дождь, пятна желтого клея растекались по бумаге, но люди собирались у этих листов и, помогая друг другу, комментируя, споря, читали:

«ОТ ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННОГО КОМИТЕТА