Александр Аннин - Бабушка [журнальный вариант]

Мы простояли тогда за капустой дотемна, и в памяти остался поскрипывающий на ветру, качающийся козырек лампочки над распахнутой деревянной дверью в овощехранилище, где стояли огромные весы-платформа, на которую грузчик, лазивший сапогами на гору капустных голов, ставил набранный им мешок капусты, а тетка покупательница пеняла:

— Ты мне одних грязных листьев зеленых напихал!

Но это так, для проформы, видно было, что тетка рада, что достоялась-таки и ей хватило. А я маялся от голода, бабушка чуть не плакала, жалея меня, но отойти хоть на минутку в хлебный отдел за булкой не могла, потому что боялась, что ее не пустят обратно в очередь, а я как держатель нашей очереди мог и не быть засчитанным бдительной и взволнованной толпой. За булкой мог сходить и я, ведь покупал же молоко, и двадцать восемь бабушкиных копеек ни разу не потерял. Но на этот раз у бабушки была только бумажка в три рубля, и она опасалась, что меня либо обсчитает кассирша, либо деньгами как-то хитроумно завладеют пьяницы, неотлучно кучковавшиеся возле магазина… Конечно, обсчитать себя я бы не дал, это уж как Бог свят, поскольку мгновенно производил в уме все вычисления, особенно все эти «сложить» и «отнять». А вот пьяные дяди… Как знать, как знать.

Но вот мы едем домой с капустой — целых три мешка положила бабушка на телегу, да еще и меня посадила, так что ехал я, конечно, один, а вовсе не «мы». Покачивался лицом назад и свесивши ножки, как возница, а бабушка тянула телегу и все повторяла:

— Скорей-скорей…

Козырек лампочки над входом в овощехранилище удалялся, раскачиваясь, и тут стал моросить дождик. Бабушка раскрыла и сунула мне в руки допотопный черный зонтик с костяной толстой ручкой-бочонком и костяными наконечниками спиц.

— У нас могут отнять капусту? — спросил я бабушку, оборотясь.

— Могут, Сашуля, могут. видишь, кончилась сразу после нас, людям не досталось.

Конечно, бабушка говорила это просто так, понарошку, никто среди улицы Курлы-Мурлы не покусился бы на «трудовую» нашу капусту, просто ей хотелось поскорее меня накормить, да и капусту спасти от дождя, а то промокнет, сгниет, а до Покрова еще долго и рубить капусту не скоро.

К тому же бабушка боялась всего на свете, хотя при этом почему-то никогда не боялась упасть, надорваться, что-то повредить у себя внутри. А в тот вечер она и я были еще под гнетущим впечатлением от недавнего ужасного происшествия, о котором втихомолку судачил весь город: за кладбищем, в еловых посадках, убили старуху. Из-за грибов. Грибов в ту осень выдалось мало, а в посадках попадались маслята, и старуху убили за кошелку с маслятами. Прямо там же, в посадках.

Мне об этом рассказал соседский мальчик-четвероклассник Пашка Князев, а бабушка подтвердила: мол, не врет Пашка, правда все это, она сама в очереди слышала. Пашка вообще любил пересказывать страшные истории, услышанные от дяди Сережи, а дядя Сережа после войны короткое время работал в милиции, у него там осталось много товарищей, и дядя Сережа пил с ними водку и узнавал всю правду про убийства и про бандитов, а потом рассказывал за ужином тете Свете, а Пашка и Ленька все слышали.

— Возвращался таксист из Москвы в Егорьевск, он летчика пьяного отвозил, а обратно никто не сел к нему, и он пустой ехал, — рассказывал Пашка. — Уже к городу подъезжал и решил выйти по малому, по нужде то есть, там возле дороги лес густой был. А время уже под вечер, скоро стемнеет. Ну, он вышел из такси, зашел в кустики, только начал сикать , слышит — рядом шорох. Он сдрейфил, подумал — гадюга . Кусты раздвинул, смотрит — а там женщина лежит с отрезанной головой, еще дергается. Только что, значит, убили ее. Он испугался страшно, обратно к машине побежал скорей, а у машины — двое подозрительных стоят с чемоданом. Чего они в лесу делали, а? Таксист сразу понял, что это они женщину убили и голову ей отрезали, а теперь и его убьют, если поймут, что он ту женщину видел в кустах убитую. Он и виду не подает, что догадался про них. А они говорят: отвези в Егорьевск. Ну, посадил он их, везет, а сам думает: как бы в милицию сообщить? Давай-ка я правила нарушать буду, меня гаишники остановят, я и сообщу им. И как в город въехал, на светофоре у кинотеатра «Октябрь» на красный свет проехал, а там всегда гаишник стоит. Гаишник засвистел, таксист вышел к нему и говорит потихоньку: так, мол, и так, у меня в машине — двое подозрительных, а в лесу женщина убитая, без головы, я нарочно на красный свет проехал. Гаишник без пистолета был, испугался и говорит таксисту: я тебя сейчас для виду оштрафую и отпущу, а ты езжай дальше, я передам нашим по рации, чтобы взяли пистолеты и тебя поджидали у клуба Конина. Ты возле клуба Конина опять нарушь правила, тебя остановят, ты выйдешь, а тех двоих милиция заберет. Ну, ладно. Так эти-то двое таксисту и говорят: сколько штраф заплатил? Он им: трешницу, чтобы отпустил. Они ему трешницу отдали — мол, не расстраивайся. А как у клуба Конина их забрали, то открыли чемодан, а там — голова той женщины отрезанная, а рот весь из золотых зубов. А двое этих подозрительных на самом деле из тюрьмы убежали, в деревне ограбили и убили мужика за одежду и деньги, потом через лес шли, и встретилась им та женщина с золотыми зубами.