Альберт Бехтольд - Петр Иванович

Пьер не говорит ни слова. Только когда они уже вернулись домой, он спросил:

– А из-за чего мама Ханнили не вышла снова замуж?

Ребман открыл от удивления рот:

– Не вышла замуж? Моя мама? Мне такое даже в голову не приходило! И ей, очевидно, тоже.

– Но почему? Разве вам не кажется, что так ей было бы легче и в тех же условиях ей, может быть, не пришлось бы так рано умереть!

– Может быть, и так. А как же я?!

– Да… Не правда ли, с этой мыслью трудно или даже невозможно смириться, даже если пытаешься!

Тут Ребмана осенило: все именно так, как утверждал Штеттлер. Мальчик обо всем знает и страдает, хотя и не говорит об этом прямо. И с того самого дня Пьер стал Ребману ближе и дороже.

Когда они пришли домой, Василий подал Пьеру свежий номер «Пятигорского эха», указывая пальцем на отчеркнутое место. Пьер прочел. Да-да, он уже знает. И обратился к Ребману:

– Завтра в обед на лугу за городом – игры кубанских казаков. Это у них называется джигитовкой. Вам интересно посмотреть?

– Разумеется, еще как интересно! Хоть раз в жизни увидеть, что это за народ такой, казаки!

– Тогда пойдемте, я тоже с удовольствием еще раз погляжу.

О казаках, этих дьяволах, как их называл сам Наполеон, Ребман уже был наслышан. Как и каждый школьник, он слышал о них много всякой чепухи – вплоть до того, что они едят младенцев. Да и Пьер ему рассказывал, как их строго отбирают и какая у них трудная служба – во всем мире нет лучшей конницы!

И вот теперь он увидит их воочию, да еще и в седле, не так, как в свое время на Крещатике или здесь, в городском саду. Сразу превратившись в прежнего мальчишку, Ребман по-детски радуется возможности хоть одним глазком взглянуть на этих чертей, заглянуть к ним на кухню, побыть в их кругу. Наконец-то хоть что-то происходит в этом скучном Пятигорске!

Поле для джигитовки в длину не более ста шагов и в ширину едва двадцать шагов – мизерного размера, если представить себе, что по нему будут скакать вытянутым каре. Вокруг стояли казаки, и первое, что бросилось Ребману в глаза: отсутствие всякого оружия и даже патронташей. В руках у наездников были только длинные прутья из орешника! Зрителей почти нет: для курортников слишком жарко, а местные уже вдоволь насмотрелись на эти забавы.

– Тем лучше мы увидим и разнюхаем все! – говорит Ребман.

Уже сейчас слышен резкий запах лошадиного пота, кожаной сбруи и вытоптанной травы.

Сначала ему не так уж и понравилось: подобное увидишь в каждом цирке. Верховые мчатся, стоя в стременах или на седле, в одной руке – поводья, в другой – шашка, которой они крутят над головой. Казаки на ходу выпрыгивают из седла, проскакивают под брюхом коня, делают стойку на конской спине и все такое прочее.

Но Пьер предупреждает:

– Погодите, самые трудные трюки еще впереди!

И действительно: Ребман не поверил своим глазам, когда увидел, как наездник галопирует, стоя на двух лошадях сразу. И как двое, скача навстречу друг другу, меняются лошадьми, продолжая мчаться галопом.

С каждым разом трюки становились все более дикими и опасными. Однако во всем видна дисциплина и строгая выучка, мастерство, выработанное упорным трудом многих поколений.

Вот выходят четверо: двое наездников в седле, третий лежит у них на плечах между лошадьми, на нем стоит, без поводьев или какой-либо другой страховки, «стойкий оловянный солдатик» и с громким «ура!» расстреливает в воздух все свои патроны.

Потом трое наездников составляют пирамиду: двое стоят один на другом, а третий забирается на них – это все в вытянутом каре – и проделывает на вершине свои трюки.

И, наконец, кое-какие боевые приемы, от которых мороз идет по коже. Трое преследуют друг друга. Внезапно первый оборачивается и стреляет в того, кто к нему ближе. Тот на ходу падает с лошади, которая резко останавливается, но перед этим он успевает бросить аркан, да так точно, что заарканивает третьего, того, что скакал последним, и он тоже слетает с коня. «Убитый» мигом вскакивает, и до того, как остальные поймут, что же происходит, успевает связать упавшего врага, уложить его на коня и сам на него запрыгнуть. Теперь его и след простыл, вместе с пленником и добытой лошадью.

– Такое они могут проделывать только на своих лошадях, которые всему обучены и выдрессированы, – объясняет Ребману Пьер.

Затем начинается фехтование, в котором эти ребята показывают еще одну сторону своего искусства. В пятнадцать коротких расщепленных кольев, расставленных на расстоянии пяти шагов друг от друга, втыкают длинные прутья лещины. В конце ряда торчат, также на кольях, два тряпичных шара величиной с человеческую голову. Казаки опять выстроились один за другим. Удар нагайкой – и первый стремглав сорвался с места, рука с шашкой дамасской стали откинута далеко назад. Наездник несется галопом, и вот уже прутья падают, как подкошенные: сраженные беспощадным ударом сверху или снизу, они разлетаются влево и вправо – только и слышно, как свищет в воздухе лезвие. Наконец, и оба шара летят в песок, один – направо, другой – налево. Казак за казаком скачет, стараясь «скосить» все прутья, а потом также срубить две «головы» по краям, – и все это так быстро, что невозможно уследить за движениями.