Альберт Бехтольд - Петр Иванович

Когда пастор услышал, что они беседуют, он тоже к ним поднялся и, увидев, что это Ребман, провел его через целый ряд комнат из церкви в салон.

Перед тем как они ушли, старик за органом сказал:

– Я действительно больше не могу, господин пастор, при всем желании не могу. Вам следует подыскать другого органиста.

– Ну, располагайтесь, – сказал пастор Ребману, – я скажу жене, что вы пришли.

Ребман сел и осмотрелся в салоне, который ничем не отличался от сотен и тысяч других: плюшевая мебель с покрытыми вышитыми покрывалами спинками, на полу – восточный ковер; фотографии и репродукции знаменитых картин на покрытых темно-красными обоями стенах. Но – и этого не увидишь в сотнях и тысячах других салонов – два фортепиано, обыкновенное пианино и огромный рояль!

Пока он так сидел на краю кресла, рассматривая и, скорее критично, чем благосклонно, оценивая окружающую обстановку, одна из дверей открылась и вошла красивая, статная женщина – вся в черном, от туфель до ушей, только на шее и на рукавах белые рюшики:

– Значит, вы все-таки решились?!

– Да, – запинаясь, начал молодой человек, сразу же поднявшись с кресла, – я был… Я думал, что…

– Что, боялись? Думали, что попадья – людоедка, которая особенно пристрастна ко всем швейцарцам?!

Тут Ребман уже не смог удержаться от смеха. Позволит ли госпожа пасторша вопрос:

– «Попадья» – это не совсем то слово?

– Ну, это как посмотреть. «Матушка» было бы лучше, так русские называют жен священников. Для меня попадья – не комплимент, хотя я и знаю, что Георгий Карлович и его супруга ко мне весьма благосклонны.

Затем Ребман поведал ей свою историю, от начала и до конца. Он старался не забывать о том, что перед ним – пасторша, и все же не мог отделаться от чувства, что от этой женщины исходит прямо таки материнское тепло. Он рассказал ей все, обо всех своих проделках за полтора года пребывания в России. Пока он не закончил своего рассказа, она ни единым словом не перебила его: сидела, как королева, и только непрестанно накручивала на указательный палец длинную золотую цепочку от часов и порой улыбалась, очень добродушно. Когда же он выговорился, возникшее было чувство, что перед ним мать, превратилось в твердую уверенность.

Когда горничная позвала к обеду, он успел спросить, знает ли она швейцарский, – до сих пор их общение проходило по-немецки.

– Да, знаю, – ответила она, – но только несколько слов, которых мне хватило на всю жизнь после того, как я их услышала.

Тут Ребман снова рассмеялся:

– Ну, по части грубых слов русские тоже мастера, их этим не удивишь!

– Нет, дело не в грубости, в таких компаниях я не бывала, муж, тогда еще жених, представил меня своей родне и ближайшим друзьям.

– И что-то пошло не гладко? – удивленно спросил Ребман. – Он что, представил наоборот, даму господину, как это делает большинство швейцарцев?

– Даже не в этом дело. Вот представьте себе: мы впервые приезжаем в Швейцарию, я не имею ни малейшего понятия о языке: мой жених все время со мной говорил по-немецки. И первое, что слышу в доме свекра и свекрови: мини брут ! [24] «Моя невеста» по-швейцарски. Представляете, как звучит это « брут » для того, кто понимает только по-немецки! [25] Brut ( нем .) – инкубация яиц у птиц и яйцекладущих животных. Тем не менее, я постепенно, понемногу привыкла. И ко многому другому тоже… Но идемте же обедать!

Ребман остался не только на обед, но и до самого вечера. Пил чай со всей пасторской семьей. Играл с детьми. Ужинал. Еще раз пил чай. И когда он около одиннадцати вечера вышел из их дома, ему казалось, что этих людей он знал всю свою жизнь.

И вот уже скоро месяц, как он у них живет. С тех пор как умерла его мать, он никогда и нигде не чувствовал себя дома.

И органистом он тоже служит. Из-за этого, правда, были споры, и перед тем, как он вступил в должность, и после того. Но самая первая стычка запомнилась особенно:

– На этом органе невозможно играть, он страшно расстроен!

На это пастор заметил, не то полушутя, не то полураздраженно:

– Для того, на что вы способны, он еще вполне годится!

– Нет, я не согласен. Когда на нем играет опытный органист, который этот инструмент хорошо знает и может обойтись без употребления расстроенных регистров, этого, конечно, никто не замечает. Но в моем случае, при моей убогой игре, еще и фальшивый строй – это уже слишком. Так что, господин пастор, орган нужно сначала настроить, иначе я не стану играть!