Арчибальд Кронин - Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы (сборник)

– Мы сможем как-нибудь повторить это, не так ли, дружок?

– О Нора, если только можно… Это все… так прекрасно.

– Нам нужно только завершить это кое-чем. Помнишь, я угощала тебя глотком портвейна в баре, когда мы еще были детьми? Теперь мы выпьем еще по глотку.

Она встала и вышла за вином. После долгого отсутствия она вернулась, держа в руках по бокалу.

– Ренни пытался расспрашивать меня о лошадях, – сказала она. – Обычно Мартин дает ему сведения.

При упоминании этого имени сладкий портвейн стал чуть горче. Тем не менее он придал мне храбрости.

– Нора… Ты часто приезжаешь сюда с Мартином?

– Ну, иногда. И с мисс Д. тоже.

– Полагаю… – я искал способ обойти эту болезненную тему, – это абсолютно естественно, что тебе нравится Мартин.

– Иногда он мне очень нравится. Иногда я его ненавижу. Теперь мы врозь.

– Надеюсь, вы и останетесь врозь.

– Почему?

– Потому что, если это тебя не оскорбит, – (портвейн продолжал помогать), – ты мне самому очень нравишься.

– Почему это должно меня оскорбить?

– Потому что, – пробормотал я, сердясь на самого себя, – ты знаешь, что я никто.

– Ради бога, дружок! – вскочила она. – Когда ты перестанешь заниматься самоуничижением? Ты себя недооцениваешь. Если хочешь знать, мне нравится быть с тобой – я и не думала, что такое бывает. Ты меня слышишь? Я наслаждаюсь каждым мгновением, как и ты. Ты увидишь, что это так. Пойдем к лодке.

Когда я встал из-за стола, меня охватила какая-то невероятная эйфория, вызванная обедом, портвейном и этим теплым выражением ее глаз. Под предлогом обсуждения лошадей Нора уже деликатно оплатила счет, о чем я мог только догадываться. Снаружи, когда мы проходили через сад гостиницы, бархатные желтофиоли, горячие на солнце, источали нежный восхитительный аромат. Прекрасный день продолжался. Мы добрались до плавучего дома, привязали лодку и вошли внутрь. Нора смотрела на меня с той едва уловимой искушающей улыбкой, которую я заметил, когда она натягивала чулки. Но что-то изменилось. Она больше не насмешничала. Вместо озорства ее глаза светились теплом и странным, сладким, затаенным обольщением. Она хохотнула:

– После такого обжорства меня тянет в сон. А тебя? Мы можем здесь растянуться.

Проследив за ее взглядом, я увидел, что кровать была аккуратно застелена. Должно быть, Нора это сделала, когда переодевалась после купания.

– Но день такой прекрасный, Нора. Разве не лучше полежать на верхней палубе?

– Я пробовала, – сделала она смешную гримаску. – Ужасно жестко.

– Я могу снять эти подушки с дивана.

– Ну… как хочешь, – сдалась она. – Но там совсем не так уютно, как в кровати.

Я собрал все подушки и отнес их на верхнюю палубу. Они были довольно потрепаны, кое-где с перьями, торчащими изнутри, но оказались достаточно мягкими, когда я разложил их на палубе и мы легли на них. Вокруг было блаженное тепло. Я закрыл глаза. Даже сквозь веки проникало солнечное сияние, соответствуя моему состоянию.

– Тебе удобно, Нора?

– Да, – сказала она. – Никогда не думала о подушках. Это было умно, Лори. Но где ты?

Она протянула руку. Все еще с закрытыми глазами я нашел ее маленькую ладонь и взял в свою. Она начала щекотать мою ладонь кончиком пальца.

– Я так счастлив, Нора. Огромное спасибо за все. И особенно за то, что ты со мной.

– Ты все еще слишком далеко. Давай поближе.

Когда я повернулся на бок, ее рука обхватила меня за шею. Я открыл глаза. Ее лицо было ошеломляюще близко к моему. Я видел голубые крапинки в радужках ее темных глаз, родинку, идеально отметившую краешек скулы и лишь добавлявшую прелести ее лицу. На ее верхней губе сверкала крошечная бусинка пота. Ее кожа, обычно кремово-бледная, слегка порозовела. От нее шло странное душистое тепло, заставлявшее мое сердце неровно биться и трепетать.

– Можно я тебе что-то скажу, мой дорогой Лори? – Затем медленно, с паузами между словами, как бы донося до меня сокровенный смысл каждого из них, она произнесла: – Ты мне очень, очень нравишься.

– И ты мне нравишься, Нора, дорогая, – сделал я вдох. – В самом деле, я всем сердцем тебя люблю.

– Тогда люби меня, дорогой Лори.

Она крепко обняла меня и прижалась губами к моим губам. Огромная сладкая волна прошла сквозь меня. Ничего большего на свете я не мог и желать. Меня подхватило и понесло потоком самых чистых, самых сильных эмоций, совершенно отделивших меня от моего тела, – это был восторг, экстаз души.

Увы, бедный простофиля, я не посмел предположить, что моя кузина весьма нуждалась в моем соучастии. Не было никакого сомнения в том, что я был способен ответить на ее порыв, Небеса знали, что я достаточно натерпелся, торя окольными тропами свой путь к возмужанию. Но Нора была для меня тайной, чем-то особенным, почти ангельским. Я бы скорее умер, чем оскорбил ее, мое возвышенное состояние удерживало меня от приземленных мыслей об акте, который тогда казался мне чем-то отталкивающим и неприличным. Кем я был в те минуты – полным идиотом, может, мозгляком или просто мягким, неопытным юнцом-идеалистом? Стоит ли мне презирать нынешнее поколение осведомленных подростков, которые отправляются на такие прогулки с привычным представлением о том, что там будет, и полным карманом презервативов? И простился ли я окончательно со своими серафическими грезами? Так или иначе, теперь я, по крайней мере, избавлен от необходимости изложить историю потери мной невинности, со всеми присущими этому сюжету банальностями, потому что, когда мы, затаив дыхание, блаженно пребывали в объятиях друг друга, с берега раздался громкий отрезвляющий крик: