Арчибальд Кронин - Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы (сборник)

Не мой ли новый вид ввел в заблуждение завсегдатаев Уиллоу-парка, куда попадали лишь снобы и богачи? Скорее всего, это меценатство мисс Гревилль спасло меня от того, чтобы быть разоблаченным и изгнанным. Несмотря на свою эксцентричность, мисс Гревилль имела определенный статус в городе. Члены клуба принимали меня за гостя, который ее сопровождает, – возможно, ее племянника, приехавшего на каникулы. Ловкость, с которой я принимал мячи и делал выигрышные подборы, получила одобрение, утвердившее эту версию.

Рядом с учениками Бичфилда я рисковал гораздо больше. Многие из этих мальчиков, чьи родители находились в армии в Индии или еще где-то в огромной стране, которую тогда с гордостью называли империей, оставались в школе во время каникул, а также были и другие, живущие в Ардфиллане, как, скажем, мальчик по имени Скотт-Гамильтон, чей щиток я надевал, и его младший брат, который часто приходил на поле для пробных розыгрышей. Сначала они относились ко мне равнодушно, но однажды, после того как я довольно успешно вошел в игру, Скотт-Гамильтон, сильный, высокий мальчик лет тринадцати, капитан команды «Бичфилд», как и я, помешанный на крикете, ленивой походкой подошел ко мне со своим братом:

– А не хочешь сыграть вместе с нами? Ты здесь на каникулах с твоей тетей, не так ли?

– Да.

– Кстати, из какой ты школы?

Это был вопрос, который я давно предвидел и на который заранее заготовил ответ, считая, что если я действительно признаюсь, что хожу в маленькую жалкую школу на Клей-стрит, то буду немедленно отвергнут и брошен.

– У меня домашний учитель, – спокойно солгал я, однако оправдывая себя мыслью, что, в конце концов, мисс Гревилль если и не моя тетя, то своего рода наставница.

– О, понимаю, – сказал Скотт-Гамильтон с выражением симпатии. – Ты болел?

– Грудь. – Я небрежно постучал себя по ребрам.

– Невезуха! – пробормотал его младший брат.

– Во всяком случае, это не очень-то помешало твоему крикету, – сказал Скотт-Гамильтон. – Пойдем выберем сторону.

Я выдохнул. Проскочило. Меня приняли.

Хестон, конечно, мог бы выдать меня. Но даже если бы я не приходил так часто по утрам, чтобы помочь ему с газонокосилкой, начертить криз или натянуть новую сетку, Хестон и без этого был на моей стороне. О равенстве в отношениях между любителем и профессионалом, как оно стало полвека спустя, тогда и речи не могло быть, и положение Хестона предполагало, что он платный слуга, который должен покорно угождать своим хозяевам и выполнять их приказы и капризы: «Хестон, а ну, побели мои ботинки!», или «Хестон, покидай мне полдюжины на офсайд» [64] Офсайд (off side) – сбоку, т. е. подача мяча сбоку от бэтсмена. , или «Черт возьми, Хестон, куда ты сунул мой свитер?». Но Хестон если и страдал от этого, то был самым невозмутимым, самым бесстрастным человеком, которого я когда-либо знал. Он просто проиграл турнир в графстве Хэмпшир, после чего подался на север – стал работать тренером и женился на очень симпатичной молодой официантке, которая подавала чай в Уиллоу-парке. У них была дочка, ему предоставили коттедж и сад – чем не счастливая семья. Я чувствовал, что под напускным равнодушием он скрывает абсолютное презрение к своим работодателям-снобам: некоторые из них, по крайней мере недавно разбогатевшие, имели все изъяны парвеню, то бишь выскочек.

Все то лето я играл в крикет с мальчиками из Бичфилда, в чьей компании сладкий звук биты, ударяющей по мячу, стал еще слаще. Наконец-то у меня были друзья, те мальчики, о которых я всегда мечтал как о близких мне по духу людях. На солнце я покрылся красным индейским загаром, на руках и ногах у меня появились настоящие мышцы, и я никогда еще не чувствовал себя так хорошо и не играл так здорово. Самым восхитительным достижением, превзошедшим мои самые смелые мечты, было покровительство, граничащее с дружбой, которое оказывал мне старший Скотт-Гамильтон, на три года старше меня. С моей стороны это была дружба, жажда приязни и общения, но в ответ я никогда не получал то же самое. У него был свой код поведения – демонстрация небрежного, надменного безразличия, с оттенком легкой скуки, – от чего он никогда не отступал. Его любимым уничижительным эпитетом было слово «поганка». Любого рода грубоватость или неловкость он встречал такими словами: «Поганка, не будь поганцем». То и дело он призывал всех нас «не поганиться».

Неизбежно случались опасные моменты, но я всегда был начеку. Мисс Гревилль, которая поначалу не оценила мой крикетный пояс с застежкой-молнией, предложила стильное дополнение к моим брюкам, дав мне старый галстук своего брата – после его смерти ей вернули довольно много его вещей.