Арчибальд Кронин - Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы (сборник)

– Попробую извинить. Какая досада! Ты ведь знал, что я отменил тебе рыбий жир.

– Ну да. Я и не принимал его. Я незаметно вылил в раковину, пока Хозяйка не смотрела.

– Вылил? – Я тут же изменил свое предвзятое мнение. – Давай сними рубашку, и посмотрим тебя.

– Теперь все хорошо, доктор Лоуренс, – улыбнулся он. – Не стоит будить спящих собак.

– Лучше помолчи и раздевайся по пояс.

Мне к тому же не нравилось, как он выглядит, и, пока он снимал рубашку, я заново оценил все симптомы его состояния. Его проба Пирке оказалась отрицательной, температура скакала не больше чем на один градус, и за пределами этой припухлости на шее я не нашел ничего конкретного, что подтверждало бы наличие туберкулеза, или же действительно приходилось считать признаком последнего явную бледность, одышку, усиленное сердцебиение и общую астению. Я начал подозревать, что добрый доктор Мур, отправившись на широкие просторы в дальние страны, нагрузил меня липовым диагнозом. Проникшись этой мыслью, я по-новому взглянул на состояние мальчика, имея в виду его периодическую рвоту и обратив особое внимание на его живот. Как я уже отмечал ранее, он был немножко вздут, но такой «большой живот» не был чем-то необычным у истощенных детей, которые приезжали в Мэйбелле, и я, скорее, воспринял это как нечто само собой разумеющееся. Однако теперь я начал его осторожно пальпировать. И снова мне показалось, что все в порядке, пока вдруг – вот оно: я лишь коснулся края селезенки, мягкой и слегка увеличенной.

– Так тебе больно?

– В некотором роде… да, немножко, – признался он, морщась, несмотря на свое «немножко».

– А когда я не нажимаю, больно? То есть когда ты встаешь и ходишь.

– На самом деле нет… просто иногда вроде как тянет.

Ну и что в итоге? Пальпируемая, мягкая селезенка в таком возрасте… я инстинктивно посмотрел на его ладони – на них можно было разглядеть еле заметные пурпурные пятна. Это меня озадачило.

– Надеюсь, ничего плохого, доктор Лоуренс?

Мое молчание встревожило его.

– Не будь занудой. Скорее, это означает, что у тебя вообще нет туберкулеза. Что ты явился сюда с ложным диагнозом и всей этой чепухой насчет скрофулеза.

Он с сомнением посмотрел на меня:

– Как груз с плеч. Или нет?

Я проигнорировал это и сказал:

– Что еще ты скрывал, маленький трус? У тебя случались раньше эти приступы рвоты?

– Редко. Но когда они проходят, я страшно голодный и могу есть что угодно.

– А как насчет этих размытых пятен на ладонях?

– Ну, да, они у меня то есть, то нет. Но они быстро исчезают, я думал, что, может быть, это просто раздражение.

– Разумеется. – Затем я выстрелил наугад в темноту. – У тебя недавно не кровоточило во рту, я имею в виду десны?

Его глаза расширились от удивления и, по правде сказать, от восхищения.

– Это исключительно умно с вашей стороны, доктор Лоуренс. Да, между прочим, так оно и есть. Но я думаю, то есть думал, что это от жесткой зубной щетки.

Я молчал, уставившись на него с плохо скрываемой тревогой – перспектива неожиданных и непредвиденных неприятностей лишь усиливала ее. Во что я вляпался? Разве не достаточно всего того, что на меня и так навалилось из-за этой дряни – его мамаши? В этом маленьком настырном всезнайке не было даже и намека на туберкулез. Предположительно я столкнулся с одним из идиопатических заболеваний крови неясной этиологии, каковых немало в самых разных вариантах, – причины их никогда должным образом не проясняются, заболевания эти могут тянуться годами, нанося сокрушительный удар по нормам общей практики и вызывая необходимость повторных анализов, не говоря уже о вероятности кровотечений и переливаний крови. Я не стал бы с этим возиться. В такой ситуации моя собственная трактовка клятвы Гиппократа была более чем актуальна: если ты столкнулся с тяжелым хроническим случаем, лучше не занимайся этим [196] Очевидно, имеется в виду пункт клятвы Гиппократа, соответствующий врачебному принципу «не навреди». . Да, я готов сделать парочку основных анализов, и, если результаты будут вызывать беспокойство, отправлю мальчика в больницу. «Виктория» положит его, если с точки зрения патологии он покажется им интересным. В голове у меня просветлело, когда я подумал, что, если его отправят домой, у матери не будет никаких поводов оставаться в лечебнице. Я избавлюсь от них обоих, убив двух зайцев одним выстрелом, и снова стану свободным.

Естественно, я не мог вывалить все это на Даниэля. Он пристально наблюдал за мной, словно пытаясь понять, что происходит в моей голове. Надев маску веселого дружка, весьма помогавшую мне в постельной практике, я поднял эмалированный таз: