Уарда Саилло - Отступница

Захра привела меня в школу. К сожалению, мои белые сандалии по дороге совсем запылились. У входа в школу я быстренько плюнула на них и почистила пальцем. Теперь у меня были ослепительно-белые сандалии, зато очень грязный указательный палец.

Наш учитель оказался молодым и современным. Он носил джинсы и пиджак с нашитыми на локти кожаными заплатками. В классе я заняла место за партой в среднем ряду. Рядом со мной сидела девочка, но сейчас я уже не помню ее. Стол и скамейка были скреплены вместе винтами. Если двигалась скамейка, то двигался и стол. В столе была дырка, и я еще удивилась, зачем она нужна.

На следующий день я уже знала, для чего эта дырка: туда ставили чернильницу. Когда мы заправляли свои чернильные авторучки, то каждый раз обязательно измазывались как свиньи. И тогда нам приходилось мыть стол и свои руки «Клориксом».

Я не была хорошей ученицей. Учитель был очень груб со мной. Я подозреваю, что его нервировала одна моя привычка. После каждого его вопроса я поднимала палец и размахивала им в воздухе, даже если не знала ответа. Я надеялась, что он меня не вызовет, если я буду делать вид, что все выучила и поняла. Дело в том, что я боялась получить удар линейкой, если скажу что-то неправильное. Всех детей били линейкой, когда они отвечали неправильно. Это мы знали еще со школы, где нам преподавали Коран. Ничего особо страшного в этом не было, но и хорошего тоже.

Моя стратегия оказалась неудачной. Время от времени меня ловили на том, что я вызывалась отвечать, не имея ни малейшего представления о том, что следует говорить. Чаще всего я нервничала так, что даже забывала вопрос.

Однажды я, наверное, окончательно надоела учителю. Он спросил:

— Кто, собственно, отвечает за твое воспитание?

— Отвечает за мое воспитание? — Я не знала, что это означает.

— Ну, кто заботится о тебе?

— Все, — гордо сказала я. — Хадиджа научила меня читать. Захра шьет мне платья. У Т’хами есть огромные плюшевые звери, но мне нельзя их трогать. Иногда я даже катаюсь с Хасаном в карете…

— Мне это все равно, — строго перебил меня учитель. — Я хочу поговорить с твоими родителями. Дело в том, что твой перевод в следующий класс — под вопросом.

Я опустила голову и еле слышно пробормотала:

— Йе, мон метр, я передам дома ваши слова.

После занятий я прибежала домой вся в слезах и заявила, что больше не пойду в школу.

— Что случилось, маленькая моя? — спросила Захра, которая уже стала моей самой близкой подругой.

Я только всхлипывала.

— Ты не хочешь говорить мне?

Я покачала головой.

Захра обняла меня, прижала к груди и держала так, пока не высохли мои слезы.

— Вот видишь, — сказала она, — тебе уже лучше. Если ты скажешь, что тебя угнетает, то я дам тебе конфетку.

Я всхлипнула:

— А какую?

— Можешь выбрать сама.

— О’кей, я скажу. Учитель хочет поговорить с моими родителями. Но у меня ведь больше нет родителей.

И я начала плакать снова. Захра погладила меня по голове. И мне так хотелось, чтобы она сказала: «Моя маленькая, я — твоя мама. Я всегда буду защищать тебя».

Я даже на какой-то момент прекратила всхлипывать, чтобы не пропустить эту жизненно важную для меня фразу. Но не услышала ничего. Я лишь почувствовала, что она тоже плачет.

Успокоившись, она произнесла:

— Я позабочусь об этом.

Это было лучше, чем ничего.

— Я передам письмо учителю, — сказала она.

Затем она села за стол и прекрасными арабскими буквами написала прекрасное письмо, которое я не смогла прочитать, потому что была плохой ученицей. Письмо она положила в прекрасный конверт из тонкой бумаги, лизнула языком клеевой край конверта, запечатала его и положила в мой школьный ранец.

На следующий день я отдала письмо учителю. Он сидел на возвышении рядом с доской и жестом велел мне занять свое место. Учитель открыл письмо, бегло пробежал его, посмотрел на меня, опять немного почитал и снова посмотрел на меня.

Он ничего не сказал. Но с того дня он обращался со мной как с принцессой. Я до сих пор не знаю, что было написано в том письме, но мне известно одно: вдруг и школа, и учитель понравились мне, и в конце первого класса я стала самой лучшей ученицей.

Во время второго Рамадана в Джейре я, будучи уже школьницей, чувствовала себя настолько взрослой, что обязательно хотела соблюдать пост вместе с остальными. Все члены семьи Эль-Амим, за исключением меня, были совершеннолетними и руководствовались правилами соблюдения поста, изложенными в Коране. А они предписывают, что во время месяца поста каждый день от восхода до захода солнца нельзя принимать пищу, жевать резинку, курить, нельзя даже выпить глоток воды.