Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Цэнгэл от такого своеволия женщины мрачнел, кусал губы и сердито ворочался на стуле. Настроение у него явно испортилось. Вообще говоря, играет он не без азарта, так что мы засиделись допоздна. Дома Цэнгэл развалился на кровати, сцепил на затылке пальцы и уставился в потолок.

— Что бы нам такое перед сном съесть? — спросила я.

Он с любопытством посмотрел на меня и холодно проговорил:

— Тоже небось хотела бы командовать мною вроде этой капризной бабенки, которая даже в карты играть не научилась? Интересно, чему ты у нее научишься?

Я промолчала, а на душе стало скверно, даже поругаться с мужем захотелось. Но подумала, что слова на него все равно не подействуют. За три года нашей совместной жизни случалось всякое, но по–настоящему мы ни разу не ссорились. Как будто даже не представляли себе, что иногда можно и даже нужно прямо высказывать друг другу наболевшие обиды. Не знаю, о чем в эту минуту думал Цэнгэл, но только он продолжал мрачно молчать. С тех пор как он стал главой семьи и соединил со мной подголовники, он для меня ни разу чаю не вскипятил. Он считает, что мужчина добывает и пользуется. А трудностей, которые связаны с ведением домашнего хозяйства, он просто не желает замечать…

Утром следующего дня я вышла за дровами. Нацаг колол дрова и складывал их в поленницу. Он приветливо улыбнулся мне.

— Стоит запустить дела, потом их не переделаешь.

— А мы, как топить, тогда только и начинаем колоть. Никак не можем отделаться от этой дурной привычки.

Я набрала охапку дров и пошла в дом, с удовольствием думая, какой же все–таки Нацаг ловкий в работе. Мне даже захотелось обернуться, еще разок взглянуть на него, но я сдержалась.

Цэнгэл все еще валялся на кровати и курил, пуская дым колечками. Только от скуки человек может вот так убивать время. Поев, он отодвинул тарелку и спросил:

— Чай есть? — и продолжал: — Этот Нацаг вкусно готовит. Тебе бы у него поучиться.

Наливая ему чай, я ответила:

— А почему бы не тебе? — и подумала: «Значит, моя стряпня ему не по вкусу».

К горлу подступил комок, сердце колотилось. Даже как–то боязно стало — что–то будет?!

— А я–то при чем? Три года ел твою бурду и слова не сказал. Хватит, пора научиться тебе, жена моя, — отчитывал меня Цэнгэл, подняв вверх палец.

Совсем недавно у меня было желание как следует поругаться с мужем; а сейчас я не то что слова в ответ сказать не могла, глаз не смела поднять. Руки у меня задрожали, и я поспешно отвернулась. Как же мне было больно, что все мои старания и заботы, вся моя любовь к мужу не стоили, оказывается, чашки вкусного супа, которым угостил его в общем–то случайный, посторонний человек. Не я ли все время думала, чтобы моему мужу дома было хорошо, не я ли столько сил на это тратила?

До сих пор мы особенно не страдали от того, что нас всего только двое. А сейчас в этом далеком от людей уголке, куда не проникают вести из внешнего мира, от давящей тишины нашей с Цэнгэлом жизни стало жутко. Такая же тишина, скованная леденящим холодом, наступала в долине Хараа перед первым снегом. Полыхали дрова в очаге, булькал на плите котелок, но было так тоскливо и холодно, будто нас разделила ледяная горная река, протекающая по молчаливой и мрачной теснине. Слова и смех в нашей семье как будто навсегда вымерзли. Хотя две горы и смотрят друг на друга, но река навсегда их разлучила. Такую реку мы с Цэнгэлом впустили в свою жизнь сами, и вот теперь сидим, каждый на своем берегу, близкие и одновременно далекие.

Я невольно начала посматривать на дверь — хоть бы кто зашел к нам, но никого не было. Муна Гуай, оседлав рослого гнедого жеребца, отправился по южному склону в горы. Со двора на весь лес разносился звон топора — это Нацаг продолжат колоть дрова. Хорошо бы, забежал Тайванбаяр! Дети соединяют разбитое, рассеивают печать. Сейчас он мог бы стать для меня волшебником и разогнать мою тоску. Но Тайванбаяр не приходил. У соседей было тихо. Вот и топор на дворе умолк. Хлопнула дверь — это Нацаг вошел в дом. Где–то вдали громко прогудел паровоз.

Цэнгэл вскочил с кровати и спросил:

— Где у нас деньги?

Оказывается, он ждал лавку на колесах.

— В верхнем ящике.

Цэнгэл взял деньги и повернулся ко мне.

— А ты что, не пойдешь? Собиралась вроде шелку на халат купить?

Но меня в эту минуту совсем не занимал шелк. Я думала о Тайванбаяре, пробудившем во мне поистине материнскую нежность, разбудившем дотоле дремавшие во мне чувства, готовые, как выяснилось, при первом же подходящем случае хлынуть наружу.