Генри Миллер - Мудрость сердца [сборник]

– Обязательно напишу, – сказал Ратнер, вставая с кровати в поисках своей записной книжки. – Ты меня и вправду завел. Господи Исусе, что меня поражает – ты сразу его заподозрил и в то же время так внимательно слушал. Глядел на него, словно он изрекал слово Божье. Я не знал, что ты умеешь актерствовать.

– А я и не актерствовал, – поспешил оправдаться я. – В тот миг я действительно верил каждому его слову. Или, сказать вернее, я ни на минуту не задумывался, правду он говорит или врет. Если история хороша, я всегда готов ее выслушать, а если потом окажется, что все вранье, что ж, тем лучше! Хорошую ложь тоже приятно послушать. Она не хуже истины. История – она всегда история, истинная или выдуманная.

– И еще я хочу спросить тебя, – продолжил Ратнер. – Из-за чего он так взъелся на Рузвельта?

– Вряд ли он так ненавидит Рузвельта, как это изображал, – тут же ответил я. – Мне кажется, он завел о нем речь только для того, чтобы прочитать тот пасквиль в стихах, который состряпал. Ты заметил, надеюсь, что свои стихи он не сравнивал. О Рузвельте написал, конечно же, он, я в этом уверен. Такой развязный стишок, будто пьяница в баре нацарапал. Очень может быть, что он против Рузвельта ничего и не имеет. Он хотел, чтобы его стишок нам понравился, и, не сумев добиться от нас никакой реакции, разозлился и связал Рузвельта с Вудро Вильсоном, то есть тем самым дьяволом, который отправил его в ад.

– Да уж, он сам был зол как черт, когда заговорил о войне, – сказал Ратнер. – Я ни минуты не сомневаюсь, что он говорил правду о множестве людей, которых тогда убил. Не хотелось бы мне встретиться с ним на узкой дорожке ночью.

– Тут я с тобой согласен, – сказал я. – Почему он с такой горечью говорил об убийстве на войне? Да просто-напросто потому, что он и сам, в общем-то, убийца… Я чуть было не сказал убийца по природе, но этого не скажу. Что я хочу сказать: окопная война часто заставляет убийцу в человеке проявиться. Мы все убийцы, только большинству из нас никогда не доводится вырастить в себе эту бактерию. Самые худшие убийцы, конечно, те, что сидят по домам. Они тоже не могут не стать убийцами. Только солдат получает возможность проявить свои чувства, а человек, сидящий дома, не находит выхода для своих страстей. С самого начала надо уничтожить всех газетчиков, вот моя идея. Это они делают рекламу убийству. По сравнению с этими пташками, Гитлер – утонченный, чистосердечный идеалист. Я не имею в виду репортеров. Я говорю о редакторах и господах в костюмах, которые приказывают редакторам писать яд, который затем и распространяют.

– Знаешь, – сказал Ратнер мягким раздумчивым голосом, – когда я служил, я хотел убить только одного человека – лейтенанта, младшего лейтенанта нашей роты.

– Не говори, – сказал я. – Я слышал ту же историю уже тысячу раз. И всегда это были лейтенанты. Ни один уважающий себя человек не пойдет в лейтенанты. У них у всех комплекс неполноценности. Говорят, многие из них погибают от выстрелов в спину.

– Бывает и хуже, – сказал Ратнер. – Этот парень, о ком я говорю, я что-то не припоминаю человека, которого ненавидели бы больше, чем его, и ведь не только мы, но даже его начальники. Офицеры его презирали. В общем, погоди, дай договорю про него… Видишь ли, когда мы демобилизовались, все стали его искать. Я знаю парней, которые приезжали в Нью-Йорк аж из Техаса и Калифорнии, чтобы найти и отдубасить его. И отдубасить – это не значит просто дать ему в морду, речь об избиении до полусмерти. Не знаю, правда это или нет, но потом я слышал, что его избивали так часто и так жестоко, что в конце концов он поменял имя и переехал в другой штат. Ты не представляешь, что бы мог сделать с таким человеком наш новый знакомец? Хотя вряд ли, думаю, он стал бы руки марать. Он бы просто пальнул в него из пистолета или разбил бы ему голову бутылкой. А если бы его за это могли вздернуть, он бы и глазом не моргнул. Помнишь, он мимоходом упомянул, как разбил бутылкой голову приятелю? Впроброс, как сущую мелочь по сравнению с другими своими подвигами, и, скорее всего, сказал правду. Если бы он и в этом случае наврал, он бы расписал эпизод поподробнее. Но нет, он словно бы не стыдился этого, а гордился. Просто сообщил нам голый факт, вот и все.

Ратнер умолк, а я лежал на спине с открытыми глазами и глядел в потолок. Некоторые фразы, которые обронил наш попутчик, возвращались как наваждение и меня мучили. Набор вице-президентов Соединенных Штатов, который он так точно описал, был самой навязчивой из деталей. Я пытался изо всех сил вспомнить, в каком же городе я видел его в витрине аптеки. Скорее всего, в Чаттануге. И в то же время это не могла быть Чаттануга, потому что в том же окне я видел большую фотографию Линкольна. Я помнил, как мой взгляд бегал от плаката с вице-президентами (ну вылитый стенд «Их разыскивает полиция») к портрету жены Линкольна и обратно. Мне было в тот момент ужасно жаль Линкольна не потому, что его убили, а из-за его суки-жены, которая чуть не свела его с ума. Да, как говорила та женщина из Джорджии, мы пытались сделать из него героя. И все же, несмотря на все доброе, что он для нас сделал, он был также причиной большого зла. Он почти погубил страну. Что касается Ли, с другой стороны, в величии его души во всей стране никто не сомневался. С течением времени Север все больше и больше им очаровывался. А вот бесчисленные смерти на полях сражений – этого я понять не мог. Что ими было достигнуто? Я спросил себя, действительно ли наш приятель пошел к памятнику и совершил евхаристию с духом человека, которого он уважал? Ну а потом что? А потом он отправился в дешевую меблирашку и до рассвета сражался с клопами, так ведь? И на следующий день то же самое, и на следующий? Легионы таких бродят вокруг. А я возомнил себя детективом и все выискивал ошибки в его историях, распаляясь почем зря. Революция сердца! Какое отличное выражение, и как удобно я лежу между чистыми теплыми простынями. Я лежу и все совершенствую его историю, чтобы, когда соберусь записать ее на бумаге, она выглядела реальней самой реальности. И еще я обманываю себя, думая, что, если расскажу о нем по-настоящему хорошо, люди, прочтя эту историю, сделаются более добрыми и толерантными к таким, как он, беднягам. Бред! Все это ерунда! Есть люди, которые дарят доброту и прощение вне всяких квот, без вопросов, и есть люди другого сорта, которые отыщут тысячи доводов никому не помогать. Вторые никогда не дорастают до первых. Никогда! Разрыв между ними широк и бездонен, как преисподняя. Есть люди, которые родятся добрыми, терпимыми, прощающими, снисходительными, милостивыми. Их не делает такими религиозное воспитание или образование. Перенесемся в год этак 56 927 от Рождества Христова! Мы и там найдем два этих класса людей. А между ними – теневой мир, мир призрачных существ, которые будут тщетно метаться на простынях и бродить по улицам, в то время как весь остальной мир спит…