Генри Миллер - Мудрость сердца [сборник]

При желании она умела быть невероятно обольстительной. Я по сей день считаю, что в ней погибла гениальная стриптизерша. После развода, когда я раз в неделю заносил алименты, она выглядела еще аппетитнее. Каждый раз, якобы случайно, она встречала меня в полуодетом виде, – то собираясь принять ванну, то выходя из душа в ничего не скрывающем кимоно, – и по-кошачьи уютно устраивалась на диване.

После развода наши отношения заметно улучшились. Скандалы и взаимные упреки остались в прошлом. У нее обнаружилось чувство юмора, немало поспособствовавшее воскрешению былой приязни. Между нами установилось что-то вроде перемирия. Со стороны мы были похожи на влюбленных. С той только разницей, что, когда я ухаживал за ней, она корчила из себя недотрогу, а теперь умело сдерживала клокотавшую в ней страсть. Она больше не шарахалась в ужасе, когда как бы случайно прикасалась к моей готовой лопнуть от напряжения ширинке. Бог знает, как у нее это получалось, но, игриво стискивая мой член с видом одновременно жадным и рассеянным, она жеманно надувала губки и капризным ломким голосом предупреждала, чтобы я ни на что не рассчитывал. Ей хотелось, чтобы я на коленях вымаливал позволения припасть к ее прелестям, тогда она могла бы позволить мне некоторые вольности, иначе, считала она, я не имел права ни на что рассчитывать. Приличия превыше всего! Изволь соблюсти этикет, а уж потом пускайся во все тяжкие! А то ишь чего удумал, обращаться с ней как с какой-нибудь шлюшкой лишь потому, что нас когда-то угораздило пожениться.

От долгого и насыщенного флирта мы незаметно переходили к более скрупулезным исследованиям. Я мог обнаружить некую припухлость на бедре, которой требовался тщательный осмотр, или следовало с пристрастием изучить ее несколько раздавшуюся попку, состоящую, как известно, из довольно увесистых половинок, – да мало ли что придет в голову, лишь бы осмотр затянулся подольше, лишь бы нашелся для нее новый повод залиться пунцовым румянцем, не важно – напускным или естественным. Я, как минер, рассчитывал каждый взгляд, каждое движение. Было что-то ритуальное в том, как я примерял к руке внушительную плоть бывшей супруги. Если наши представления о должной степени пиетета, с которым я ласкал ее, совпадали, то подол пеньюара слегка приподнимался и мои пальцы беспрепятственно скользили к заветной цели вверх по округлым, крутым бедрам. Но если я увлекался и начинал торопить события, переходя к более активным действиям, то занавес опускался на целый день.

Как все это было мучительно, дразняще и развратно! К тому же не забывайте, что в любой момент наши утехи могли быть прерваны появлением ребенка, ради которого я, собственно, и приходил. Нечистоплотность искусительницы придавала всей ситуации дополнительную пикантность. Ладно бы супружница вертела передо мной задницей исключительно из любви к искусству, но она при этом манипулировала моими отцовскими чувствами. Я разрывался между ребенком и обворожительной пушистой щелкой, бесстыдно выставляемой напоказ.

Тяжелее всего проходило расставание. Своим уходом я каждый раз выбивал почву у нее из-под ног. Оборачиваясь в дверях, я читал в ее глазах готовность начать все сначала. Несмотря ни на что, ее не оставляла призрачная надежда, что я брошу другую и мы опять будем вместе. Нас по-прежнему влекло друг к другу, и это лишь усугубляло ее смятение. Мы исступленно целовались в кромешной темноте коридора. В этот миг она была готова на все, кроме того, чтобы раздвинуть-таки ноги. Время в испуге замирало, когда мы, хрипло задыхаясь, чуть не пережевывая друг друга, сливались в жарких объятиях. После, бывало, она с преувеличенной заботливостью предлагала мне помыться. Ты ведь не хочешь, говорила она, чтобы та, другая, что-то заподозрила… Стоя рядом у раковины, она хищно следила за моими движениями, норовя исподтишка дотронуться до моего пальто дрожащими пальцами.

Во время очередного – и последнего! – затяжного раунда долго сдерживаемое напряжение прорвалось наружу. Она разрыдалась, резко оттолкнула меня, метнулась из коридора в комнату и в слезах рухнула на пол. Я словно окаменел, ее рыдания сводили меня с ума, но я не мог сделать ни шагу. Я проклинал себя за малодушие, толкавшее меня к ней, я был готов согласиться на все, что угодно, лишь бы не слышать этих безутешных рыданий. Несколько мгновений я позорно колебался, но, слава богу, инстинкт самосохранения одержал верх.

Вот же мука мученическая!