Анатолий Баранов - Голубые дьяволы

Огонь костра все ярче и все ближе. Пальцы штурмана до боли в суставах сжали рычаг сбрасывателя. Пора! Самолет качнуло — то отделилась от него тяжелая «сотка». И тотчас внизу полыхнуло с такой ослепительной силой, что на мгновенье стала видна дорога, ведущая от вокзала к разрушенному терскому мосту и сам Терек, и громадина–собор на северо–западной окраине города.

— Молодец, Катя! — крикнула Нина, кладя машину в глубокий вираж, чтобы как можно скорее уйти от цепких лучей прожекторов. Вот один из них скользнул по хвостовому оперению. Тотчас со всех сторон понеслись к нему красноватые тире зенитных снарядов. Снизу, сбоку, вверху засверкали молнии. В кабинах запахло горелым тротилом. Нина отжала от себя ручку управления, бросая старенький «кукурузник» в пике. Грозя рассыпаться от предельных нагрузок, самолет послушно понесся в черную пропасть. В ушах — свист, в глазах — один лишь прибор — высотомер. Большая стрелка стремительно бежит по циферблату. Когда она наконец остановилась и самолет снова выровнялся в линию горизонтального полета, голубые щупальца фашистского осьминога метались в бессильной ярости далеко в стороне от курса безнаказанно ускользнувшей из его смертельных объятий краснозвездной птицы.

Мордовин спешил в 4‑ю роту, куда его послал комбат, отчаявшись связаться с подразделением по телефону. Широкий рубчатый след от гусеницы «валентайна», одного из пяти английских танков, посланных командованием армии в помощь 8‑й бригаде, вел его по гладкой, без единого кустика равнине прямиком к кургану Абазу, в районе которого закрепилась 4‑я рота, сдав под натиском врага Кизлярское. Скорей бы добраться до спасительных зарослей кукурузы, окружающих курган, словно озеро одиночный остров, пока до самого не добрались снующие над землей подобно осам желтобрюхие «мессершмитты».

А вон, кажется, и сам танк. Стоит в неглубокой балочке, а вокруг него суетятся танкисты.

— Что случилось, орлы? — спросил политрук, подбегая к ним.

— Мы не орлы, — огрызнулся один из танкистов с ключом в руке.

— А кто же вы? — удивился Мордовин.

— Должно, лягушки или тритоны, — пожал плечами танкист. А орлы вон в небе носятся, — ткнул он ключом в пикирующие на переднем крае немецкие самолеты.

— То ж стервятники, а не орлы, — поправил его Мордовин.

— Один черт… Давече налетел, трыкнул из пушки — и наших нет. Отвоевались… — у танкиста задрожали губы. — Это же не машина, а ходячий гроб! В нее штрафников сажать только за измену Родине! — перешел он на крик, и у Мордовина от этого крика побежали по спине холодные точки. Вот так же кипели на глазах злые слезы у сбитых над лесом летчиков, когда они говорили о своих «летающих гробах» — «бостонах».

— Где же остальные?

— Два сгорели, а два поддерживают морской батальон Цалласова. Эх, правда, говорится: нет танков и эти не танки…

— А где КВ? Он ведь с вами был.

— Ну и что, что был, товарищ политрук. Хороший танк КВ, настоящий, да ведь он один, понимаете? Оди–ин. А один разве в поле воин?

— Ну, прощайте, товарищи…

Командира 4‑й роты Мордовин нашел на кургане Абазу в блиндаже. Он сидел перед амбразурой и брился, глядясь в осколок зеркала, прислоненный к прикладу ручного пулемета. На нем, как всегда, чистая, с белым подворотничком гимнастерка, начищенные сапоги. В углу блиндажа сидел на чурбаке, склонясь над телефонным аппаратом, Парамонов.

— А, это ты, политрук! — улыбнулся командир роты в зеркало, не отнимая бритвы от намыленного лица. Оно у него худое — кожа да кости. И глаза провалились, как у тяжелобольного, хотя и блестят по–прежнему жизнерадостно и даже озорно.

— Здравствуй, Федя, — дотронулся до его плеча Мордовин и уселся на нары, распахнув ворот гимнастерки. — Как у тебя дела? Видать, не очень донимают немцы, раз находишь время для туалета.

— Не очень, — согласился Федя. — С утра лишь три атаки отбили. А ты опять ко мне политруком? Моего–то убило вчера.

— К тебе. Только не политруком, а вроде связного, что ли. В штабе волнуются, не знают обстановки, ни с одним подразделением нет связи. Я бы этому Васильеву…

— Ты Васильева не трогай, он мужик что надо. Этой ночью за водой ходил к Тереку. Между немцами туда и обратно невредимым пробрался. А ты говоришь… Сами забрались со своим штабом чуть ли не к Терскому хребту и хотят знать обстановку…

Неподалеку разорвался снаряд. В щели с потолка блиндажа заструился песок.