Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 2 - Флейта Аарона. Рассказы

— Итак, не забудьте, в двенадцать, в понедельник! — И Аргайл крепко сжал его руку.

На следующий день у Алджи была масса народу. Алджи имел прекрасную квартиру, чище и уютнее, чем у женщины. Всюду были вазы с цветами, картины, книги, старинная обстановка. Порхающий, прекрасно одетый Алджи был очаровательным хозяином. Гостям это было приятно. Все они, по правде сказать, были очень своеобразны, даже исключительны в своем роде. Аарон разговорился со старым кудрявым итальянцем в серых перчатках, с манерами времен королевы Виктории. Он говорил что-то о леди Сорри, лорде Марш, и понять его было невозможно. Слова его сыпались, как сливы из прорвавшегося бумажного мешка. Но сам он был доволен. Он так любил говорить по-английски!

На диване, вблизи Аарона, сидела маркиза Дель-Toppe, американка из южных штатов, прожившая почти всю свою жизнь в Европе. Ей было под сорок; она была красива, прекрасно одета и, — среди суеты этого сборища — совершенно спокойна. Было заметно, что она находится у Алджи на ролях львицы. Она ничего не ела, потягивала свой чай и молчала. Она казалась грустной, может быть, даже нездоровой. Глаза у нее были печальные. Но она была тщательно подтянута, элегантно и просто одета. И сидя так, — полногрудая, грустная, витающая где-то, она напоминала Аарону современную Клеопатру, думающую о своем Антонии.

Ее муж, маркиз, был маленький, крепкий итальянец, в защитной форме кавалерийского полковника, в кожаных крагах на ногах. У него были голубые глаза, коротко остриженные, темные волосы. Голова была жесткой, военной. Его легко было бы принять за австрийца или немца, если бы не итальянская живость и склонность к гримасе во всем облике. Он скорее походил на гнома, — не безобразного, но странного.

Аарон молчал, не зная, с чего начать. Но он остро чувствовал присутствие сидящей около него женщины, чувствовал ее руку близко от своей. Она закурила, упорно-молчаливо, как бы отсутствуя, с какой-то тенью на темных приподнятых бровях. У нее были темные волосы, но с мягким коричневым оттенком, а кожа нежная и светлая. Грудь ее, должно быть, была мраморно-белой. Почему эта мысль пришла Аарону, — он никогда в жизни не смог бы этого объяснить.

Манфреди, ее муж, вращал своими голубыми глазами, гримасничал и смеялся со стариком Ланти. Но было заметно, что внимание его было обращено в другую сторону, — в сторону жены. Аарону надоело стоять с чашкой, он поставил ее и молча повернулся на свое место. Совершенно неожиданно для него маленький маркиз выхватил свой портсигар и, отвесив учтивый поклон, протянул ему.

— Вы не курите?

— Благодарю вас, — ответил Аарон.

— Здесь турецкие, а с этой стороны — венгерские.

— Спасибо, я возьму турецкую, — сказал Аарон.

Маленький офицер захлопнул свой портсигар и предложил спичку.

— Вы впервые во Флоренции? — продолжал он.

— Всего четыре дня, — ответил Аарон.

— Я слышал, вы имеете отношение к музыке?

— Я только играю на флейте.

— Да, но зато вы играете, как артист, а не как любитель.

— Откуда вы это знаете? — засмеялся Аарон.

— Мне сказали, и я этому верю.

— Очень мило с вашей стороны. Но ведь и вы музыкант?

— Да, мы оба музыканты — жена и я. — Манфреди взглянул на свою жену. Она стряхивала пепел с папиросы.

— Какие? — спросил Аарон.

— Что вы имеете при этом в виду? Конечно, дилетанты.

— Нет, я подразумеваю инструмент. Рояль?

— Да, рояль. Жена, кроме того, поет. Но мы уже давно не упражнялись. Я четыре года пробыл на войне, наша квартира была в Риме. Жена часто бывала в Париже, не хотела оставаться одна в Италии. Итак, вы видите, все проходит, уходит!

— Да, — сказал Аарон. — Но ведь вы снова возьметесь за свое искусство?

— Мы уже начали. По субботам у нас бывают музыкальные утра. В ближайшую субботу — струнный квартет и соло на скрипке. Будет играть дочь профессора Тортоли, композитора; вы, может быть, слышали про нее?

— Да.

— Вы ничего не будете иметь против того, чтобы прийти послушать?

— Будет страшно мило с вашей стороны, если вы придете, — сказала вдруг его жена совершенно просто и естественно.

— Я буду очень рад.

— Смотрите, приходите.

Пока они так беседовали, к ним подошел Алджи.

— Ну как, маркиза, можем мы надеяться хоть на один романс?

— Нет, я не пою больше, — прозвучал медлительный, контральтовый голос.

— Да, — сказал Манфреди, — она не хочет, хотя отлично могла бы петь. Таков ее каприз.

— Боже мой! Боже мой! — воскликнул Алджи. — Вот еще новое несчастье в списке наших бедствий. Но… но… неужели никто из нас не сможет переубедить вас? — улыбнулся он ласково и патетически, с особым выражением в глазах.