Висенте Бласко Ибаньес - Куртизанка Сонника

«Имея такого раба, — говорили гости, — можно наслаждаться всю жизнь и отсрочить смерть на многие годы».

Окончилась вторая перемена. Гости полулежали на ложах, распуская одежды. Чтобы они не трудились приподниматься для питья, рабы подавали им вина в сосудах, имевших форму рога, из острия которого вино лилось тонкой струей. Большие светильники по углам, в которых горело душистое масло, казалось, гасли в этой сгущенной атмосфере, насыщенной запахом кушаний. Гирлянды роз, протянутые от одного светильника до другого, осыпались в этой тяжелой атмосфере. Через дверь виднелись колонны перистиля и клочок темно-голубого неба с мерцающими звездами.

Флегматичный Алько, склонясь к ложу, мечтал в спокойном опьянении, смотря на небо.

— Пью за красоту нашего города, — сказал он, поднимая рог, полный вина.

— За греческий Закинф! — крикнул Лакаро.

— Да, мы греки, — подтвердили его друзья.

И разговор обратился к празднествам, которые сагунтинские греки намеревались устроить по инициативе Сонники после окончания жатвы в честь Минервы. Празднества должны были окончиться процессией, подобной устраиваемым в Афинах и увековеченным Фидием на его знаменитых фризах. Молодежь с увлечением говорила о своих лошадях, на которых она будет скакать на скачках, и атлетической борьбе, к которой готовилась постоянными упражнениями. Сонника поддерживала эти празднества своим богатством и желала, чтобы они прославились наравне с афинскими, устроенными при постройке Парфенона.

— Ты и в самом деле веришь в Минерву? — спросил Евфобий у Сонники.

— Я верю в то, что вижу, — ответила гречанка. — Верю в весну, в воскресение полей, в жатву, поднимающуюся из земли и питающую своими золотыми колосьями людей, в цветы — благовонные курильницы земли, — а больше всех богов люблю Атенея за мудрость, которую он дал людям, и Минерву за то, что она поддерживает ее.

Рабы уставили стол третьей переменой, и гости, уже несколько захмелевшие, приподнимались на ложах, заглядывая в корзиночки, полные фруктов. На блюдах высились пирамиды слоеного сладкого теста, свернутого на огне по каппадокийскому способу, оладьи из кунжутной муки, начиненные медом и подрумяненные на угольях, и пироги из вареных фруктов.

Начали раскупоривать маленькие амфоры с самыми драгоценными винами, привозимыми кораблями Сонники из отдаленнейших мест света. Библосское вино из Финикии наполнило комнату своим ароматом, сильным, как туалетные духи; лесбосское вино распространяло, когда его наливали, нежный запах роз, и вместе с этими винами в кубки лились вина из Эретреи и Гераклеи, крепкие и спиртные, родосские и хиосские — предусмотрительно смешанные с морской водой, что способствовало пищеварению.

Чтобы возбудить снова аппетит и жажду гостей, рабы обносили блюда с саранчой в рассоле, редьку с уксусом и горчицей и другие закуски, ценимые по своему вкусу и пикантности.

Актеон не ел: прикосновение Сонники, приподнявшейся со своего ложа и прижимавшейся к нему, касаясь своей щекой его щеки и смешивая свое дыхание с его дыханием, волновало его. Оба молчали, любуясь каждый своим отражением в зрачке другого.

— Дай мне поцеловать твои глаза, — шептала Сонника. — Они — окна души, и мне кажется, что через них моя любовь проникает в самую глубину твоей груди.

Дерзкий Алорко, при своем опьянении важный, как кельтибериец, говорил о ближайших празднествах, глядя на свой пустой кубок. У него в городе было пять несравненных лошадей, и если власти позволят ему принять участие в празднестве, несмотря на то что он иностранец, то он покажет им быстроту и силу своих чудных животных. Венец достанется ему, если только какой-нибудь неожиданный случай не принудит его покинуть раньше город.

Лакаро и его изящные друзья намеревались оспаривать друг у друга награду за пение, и их женские руки, тонкие и выхоленные, нервно двигались по столу, будто перебирая струны лиры, а раскрашенные губы напевали вполголоса гомеровские стихи. Евфобий, опираясь плечом на ложе, задумчиво смотрел вверх без всякой другой мысли, как бы больше съесть и выпить, а Алько и греческие купцы теряли терпение от продолжительности ужина.

— Танцовщицы! Пусть войдут гадесские девушки! — требовали они дрожащими голосами, с глазами сверкавшими опьянением.

— Да, пусть придут танцовщицы! — крикнул Евфобий, выходя из своего оцепенения. — Я хочу видеть, как сладострастные позы этих дочерей Геркулеса нарушат пищеварение почтенных людей.