Наталья Галкина - Хатшепсут

— Пьяная морда, — сказал сварливый, исполненный праведного гнева справедливый прохожий, вероятно попавшийся мне навстречу.

Зато совершенно несомненно навстречу мне шла Катя. На сей раз несла она весло и кулек с вишнями. Вишни висели на ушах. Катя шла босиком, и я загляделся на ее узкие босые ступни с ярко-красными ногтями.

Это опять была ненастоящая Катя, но похожая — один к одному. Остановившись, она сощурилась и прикусила губу.

— Ну, ну, — сказала Катя, — ай да видок. Кто это был? Муж сотрудницы?

Далась ей эта сотрудница!

— Катенька, — сказал я, — а ведь это я к тебе иду. Ты ведь вроде ногу сломала.

— Ты сам-то не сломай, — сказала Екатерина. — Вишен хочешь?

Я покорно стал есть эти ненатуральные вишни. Мякоть. Косточки. Все путем. Слушая ее необязательную речь с трафаретными оборотами типа «устала я от тебя». Моя любимая иногда болтала несносно много. Хотя я давно уже научился отделять текст от контекста и понимал, что она хочет сказать на самом деле. Временами я отключался и погружался в свои проблемы. Потом врубался на полуфразе вроде «когда, наконец, ты…» Меня ее словоизлияния не раздражали. Меня всегда успокаивал сам факт пребывания Кати рядом со мной. Остальное не имело значения.

— Всё? — спросила она.

И смяла пустой кулек.

— Продолжай идти ко мне, — сказала Катя, — смею только заметить, что живу я не там, куда ты идешь. Ты доиграешься, командировочный. На должность жениха я подыщу кандидатуру поудобней.

— Понадежней, — спросил я, — или повыгодней?

— Когда с нахалками работаешь, — сказала она, — и сам наглеешь на глазах.

И вот с глаз-то долой как раз и исчезла. Отработанным приемом. Растаяла в воздусях как сон, как утренний туман. Только весло, прислоненное к дому, и осталось. Выходила на берег Катюша. На крутой. Яблони и груши расцветали, а поспели-то вишни… Дело житейское. Туманы мои, растуманы, пусть он вспомнит девушку простую, неспокойная я, успокой ты меня. Это теперь шлягеры обрели глубокомыслие и многозначительность. Бредятина со значением. Я вам спою еще на бис всю жизнь свою, спасибо, не надо, мы домой хотим. Во времена моего детства бредовуха была простая и непритязательная. А когда я видел Катю, неважно, настоящую или миражную, я всегда почему-то вспоминал детство. Мишка, Мишка, где твоя улыбка. Я не знала, что тебе мешала. Теперь я люблю когда оно исполняется на иностранных языках. По крайней мере, слов не слыхать. Оу. Ю. Амур. Тужур. Наркомпростенько с культотделочкой, как мой дед говаривал.

Размышляя о песнях и о Катиных белых туфлях на крыше замка, я сгоряча не заметил, что тротуар уже покрыт водою и вода прибывает, и по воде плывут коробки, щепки, доски, газеты, шляпы, ящики. Скарб, одним словом, что по-польски означает «сокровище»… Наводнение! Или, точнее, его модель, ибо бегущие навстречу соседствовали с незримо и мирно идущими. Кричащие — с болтающими.

И хотя я знал, что вода не настоящая, я натуральным образом поплыл. Навстречу мне плыла женщина; она еле держалась на плаву, потому что ей приходилось прижимать к себе вцепившегося ей в шею насмерть перепуганного ревущего охрипшего малыша. Она пыталась ослабить его ручонки, оторвать хоть одну из них, отдохнуть; и, должно быть, сделала неверное движение. Ребенок исчез под водой. Я нырнул. Еще раз. Да ведь это фантомы! Еще раз! Полные уши воды. Да ведь их на самом деле нет вовсе! Но я уже его вытащил, этого несуществующего (или существовавшего когда-то? или собирающегося родиться?) дитятю, уже положил его на крышу ларька и делал ему искусственное дыхание. Будь оно все неладно. Хоть бы они все пропали. Сгинули. Сил моих нет. По счастью, он сравнительно быстро очухался и заревел в голос. И он, и его призрачная мать плакали вполне натуральными слезами. А с меня лил натуральный пот и правдоподобная струилась вода; и мое вполне естественное сердце болело и колотилось; я задыхался; в висках стучало; в глазах плыли радужные абстракции. Еще немного — и меня хватит неподдельная кондрашка.

Я поплыл дальше. Я никак не мог уговорить себя идти сквозь эту воду фата-морганы. Плыл, выбиваясь из сил. Меня слегка зацепил проезжавший впритык к тротуару невидимый троллейбус, я стал тонуть по-всамделишному и очень вовремя схватился за ствол бульварного древа.

На сей раз у нее имелись два весла и лодка, в которую она меня и втащила. Теперь мы как бы катались на лодке по улице наподобие венецианцев. Молилась ли ты на ночь?.. От транспорта я уворачивался на слух. Прохожих иногда задевал. Лицо у Кати было усталое. Она молчала. Молчал и я. Вместо огромной колонны с неба изливался гигантский водопад. Ниагара из северной Пальмиры. Выглядело страшновато и основательно. Ничуть не слабее хрестоматийного рисуночка с океаном безбрежным, из которого торчат крест, рука и голова нашего александрийского ангела. Мы вырулили в чугунные кружевные ворота, проследовали под аркой и во втором дворе причалили к крылечку под крытой галереей. Екатерина шагнула на крылечко и взялась за ручку двери.