Наталья Галкина - Хатшепсут

— Они меня к вам послали, — сказала она. — Вот записка. Только прочтите в квартире. Мишеев, я хочу сесть или лечь. Я не могу больше видеть эту заплеванную лестницу и ваш чертов задрипанный двор.

У нее дрожали губы.

Вешалка у меня была напротив двери, и яркое пятно ее пальто выглядело прямо-таки невыносимо на фоне ярко-зеленых обоев прихожей.

Она сидела с ногами на тахте, забившись в дальний угол, теребя то кисти на шали, то свои кудри, бесцельно вытаскивая со стеллажей книги и запихивая их обратно. Братья умоляли меня приютить Зою на неделю; их просьбы сменялись грубой и неловкой лестью в мой адрес и уже слышанной мной фразою, что, кроме меня, им просить некого, — видимо, это было правдой. Перспектива жить с Зоей на пару в моей захламленной квартире смущала меня; то ли я был недостаточно европейским человеком, то ли дело было в ханжеском воспитании, которого никакими похождениями было мне не перешибить, то ли давала о себе знать первоначальная влюбленность, а может, удавленник вкупе с сожженным по-подлому письмом его, до нее не дошедшим, присутствовал незримо; но пока я варил кофе, а он выкипал, заливая и без того немытую плиту, черви в проржавевшей банке особо не давали мне покоя, и все думал — на кой черт я их выкопал из родного болота, отправил, как космонавтов в капсуле, полетать и заставил приземлиться в другой стороне света?!

— О чем вы так угрюмо размышляете, Мишеев? — спросила она.

— О червях, — отвечал я честно.

— О могильных, что ли? — спросила она. — Вы философ? Натурфилософ? Или идеалист? Или, может, материалист?

— Я экзистенциалист, — отвечал я. — Кто это вас так образовал? Юрий?

— Да какой он вам Юрий? — презрительно повела она вздернутым носиком. — Я уже вам объясняла: он маг и волшебник. Профессор. Отчество у него есть.

— У всех нас что-нибудь да есть, у него отчество. У меня имя. У вас фамилия.

Она засмеялась.

— Да уж, — сказала она, — насчет фамилии моей можете не сомневаться. У меня и в паспорте фамилия.

— Что тут смешного? — спросил я. И добавил ни к селу ни к городу: — Я ведь ездил письмо его жечь.

— Письмо? Чье письмо? Ах, вот оно что. Было письмо. А они мне не сказали, трусы проклятые.

— Как же это вы так о дядюшках?

— Да оставьте, какие дядюшки, — она поламывала руки, крутя пальцы, дергала кольца. — А что в письме было?

Я повторил текст — прочитал: он словно бы повис передо мной в воздухе, текст этот, я его видел, вплоть до помарок.

— Господи, вот идиот, — сказала она жестоко. — В соответствии с пожеланиями. Что за канцелярский стиль. Даже помереть по-хорошему не могут. Ни помереть по-хорошему, ни жить по-плохому. Ну ничего не могут.

— Что его теперь критиковать? — сказал я. Он, между прочим, в морге, а вы тут у меня на тахте.

— Дайте закурить, — сказала Зоя. — Что это с вами?

— У нас с ним беседа была, — отвечал я. — Я его живым помню. Я ему вашу розу передарил.

— Тоже мне цветочница, — сказала она. — Фиалка Монмартра. У вас есть телефон?

— Да дрыхнет ваш Юрий, дрыхнет, — сказал я. — Я ему намедни звонил в это же время и разбудил.

— Он не мой, — отвечала Зоя. — Это я его.

Она улеглась на тахте, а я на короткой кровати в бывшей теткиной комнатушке. Утром она постучала в спинку моей кровати — до будильника.

— Вставайте, Мишеев, — сказала она. — Кофе горячий, яичница на столе. Я ухожу, у вас есть второй ключ?

Она была уже в пальто. Я отдал ей теткин ключ и посмотрел в окно. Она летела через двор. Пахло кофейком, яичницей, французскими духами, ржавым болотом и письмецом покойника. Очевидно, и пиджак мой, и я сам, и мы оба пропитались этим шлейфным ароматом, потому что боковым взглядом, идя к своему кульману, я увидел, как Тома повела носом наподобие сеттера или спаниеля и уронила угольник. Но впереди ее, бедняжку, ждало еще одно испытание. В конце дня секретарша крикнула меня к телефону:

— Мишеев! Возьмите трубку! Приятный женский голос!

— Когда вы придете? — спросила Зоя.

— После работы сразу, — отвечал я как дурак.

— Я не знаю, что это значит.

— В восемнадцать тридцать.

— Я уже здесь. Мишеев, когда придете, не бойтесь, я тут не одна.

— Только этого еще не хватало, — сказал я. — Что же, явлюсь я домой, и полон дом гостей?

С Томиного места пошла на меня некая ультразвуковая доза ненависти, даже в трубке защелкало.

— Нет никаких гостей, — сказала Зоя. — Только Юра.

— Я понял, — сказал я.

И пошел курить вслед за Томой.

Едва я распахнул дверь, как встретило меня это невыносимо алое пятно на зеленом фоне. Я почувствовал смутное понимание быка в этот момент. Смутную охоту поддать пятно рогами.