Наталья Галкина - Зеленая мартышка

— Кто влип-то? — спросил Лузин тихо. — Кипарский или мы?

— Пока никто, — так же тихо ответствовал Шарабан.

— Я могу понять, что вы интересуетесь библиотекой известных антикваров. Вы бы свой интерес проявляли до того, как ее к нам привезли. Взяли бы ее себе, что ли, купили бы; а теперь-то что вы от меня хотите?

— Книгу сжег? — спросил шепотом Шарабан.

— Сжег.

— Никто не видел?

— Никто, я кочегара подменил, он отлучился. Я раньше в той кочегарке сам работал. В гордом одиночестве огню предал предмет. Без свидетелей. А… она где?

— У меня, — Шарабан показал на портфель.

Лузин только головой покачал.

— Никаких ящиков, то есть коробок с книгами, у меня тут нет! — кричал Кипарский. — Все книги разрознены, часть ушла в «Старую книгу», часть упакована в пачки с другими бумагами, приготовленными к отправке. Да зачем вам знать адрес «Старой книги»? Чтобы вы и им звонили, мозги пудрили, как мне? С какой стати мне портить отношения с постоянными клиентами из-за вашей блажи? Я с вами разговариваю нормально. Предельно вежлив. Что значит — вранье? Что значит — проверите? Вы, часом, на учете в психдиспансере не состоите? Да для чего мне вам врать и перед вами изворачиваться? Вы не заедайтесь.

Кипарский швырнул трубку и забегал по конторе, крича:

— Дурдом! Дурдом!

Увидев двух своих сотрудников, сидящих в напряженных позах с прямыми спинами рядом с открытыми и перерытыми ими накануне коробками, он остановился, вгляделся и произнес:

— Что это вы такие тихонькие, смирненькие, едите глазами начальство? Лузин? Шарабан? Не вашим ли непонятным мне фокусам я обязан звонком этого городского сумасшедшего, требовавшего незамедлительно допустить его к библиотеке Р-ских? а на все мои вопросы — с чего? для чего? зачем? — оравшего в ответ: «Хочу ознакомиться!»?

— Он кто? — спросил Шарабан.

— Я тоже бы это хотел знать, — сказал Кипарский, закрывая за собою дверь в кабинет и защелкивая ее на задвижку.

Известно было: за закрытой дверью кабинета Кипарский дышит по системе йогов, медитирует и делает мудры.

Видимо, за последующие двадцать минут он прекрасно восстановился, потому что, когда ему пришлось снова взять трубку, он владел собой, обретя равновесие с рассудительностью, присущие ему от природы. Зато говорящий с ним вопил так, что его слышали в соседней комнатушке.

— Если вы, — размеренно произносил Кипарский, — новый главный рэкетир района, города или области, вы могли навести о нас справки у реальных парней предыдущего главнюка, вам сообщили бы, что у нас всё в ажуре, с нами проблем нет, никаких претензий либо нарушений, взносы не вопрос или вопрос не к нам, заодно поведали бы, что нас крышует не только Артур, но и сотрудники бюро господина Никанорова, да еще банный трест.

— Ты! — кричал в трубку некто. — Какое мне дело до твоей крыши, хотя твоя-то поехала, какой я тебе рэкетир, я уважаемый человек, мне дела нет до твоей вонючей дыры, какие справки, я все о тебе знаю, крысиный лаз, два разболтая с похмелюги, косоглазая и ты, придурок, надеюсь, ты не сбагрил за бугор то, о чем идет речь?

— А о чем идет речь, если это речь? — вкрадчиво осведомился Кипарский.

Шарабан зашел в кабинет шефа, выдернул телефонный проводок из разъема и спросил:

— Он вас еще не утомил?

— Да давно уже, — отвечал директор, складывая пальцы в мудры и пристально вглядываясь в красно-зелено-синюю мандалу коврика на стене пред собою.

Жители домов, примыкающих к Г-нской улице, давно уже не удивлялись кавалькадам пожарных машин или одиночным красным кибиткам, с воем прилетавшим в район их. Возможно, сей рой мистическим образом притягивала некогда расквартированная на Шпалерной пожарная часть; впрочем, еще с девятнадцатого века пожарная часть переместилась на середину С-ской, то бишь Ч-ского, и даже обзавелась элегантной миниатюрной пожарной каланчою, напоминавшей маяк, подобные каланчи и сейчас украшают главный проспект Васильевского, Московский проспект и Конторскую улицу у набережной Охты. С другой стороны, не один век все знали: огонь — стихия Москвы, тогда как Петербургу присуща вода, он с момента основания пребывал в некотором роде в эре Водолея, а вот поди ж ты, словно эхо Москвы гуляло между Летним дворцом царя-плотника и Большим домом.