Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

— Умма, обо мне не думай, со мной ничего не случится. Война, наверно, кончилась, слышишь — в городе тихо. Теперь откроют мастерские, я снова начну работать, и нам с тобой будет легче… Ты полежи, я сейчас сбегаю за водой, а тетя Ходиджа пока разожжет мангал, хорошо?

Мать кивнула.

Схватив глиняный кувшин, Мухтар со всех ног помчался за водой.

— Не терзай себя, Фатима, хороший у тебя сын! — проводив его взглядом, сказала Ходиджа. — Не тревожься о нем, он уже умеет ткать бязь, читать коран, да и в школьных книгах разбирается. Слава аллаху, мальчик, как взрослый, все понимает.

— Если бы ты знала, Ходиджа, как мне больно за него, — сдерживая слезы, слабым голосом говорила Фатима. — Бедный ребенок!.. Вырос без отца. А я ни разу не могла его побаловать, чем-нибудь позабавить. Только и радости у него, что поиграть с товарищами, выкупаться в Тигре… Но мальчик растет хороший, добрый, ребята его любят и тянутся за ним.

— О чем же ты горюешь? — прервала ее Ходиджа. — Он найдет себе место в жизни. Не одни мы так живем. Не растравляй себя…

В сардаб через открытую дверь донесся голос Мухтара. Он шел и пел:

По пути за водой Мухтар успел перекинуться парой слов с приятелями. Мальчишки всегда обо всем узнают первыми, и они сообщили Мухтару, что в город вошли английские войска. А он по привычке тут же сложил про это песенку.

— Мама, Ходиджа! — оживленно заговорил мальчик, войдя в сардаб и поставив в угол кувшин с водой. — Инглизы вошли в город. Надо скорей выпить чай и бежать… может быть, мастерская откроется, работать начнем!

— …Турки… инглизы… — горестно произнесла Фатима. — Почему им не сидится у себя дома?.. Что им нужно в Багдаде? Сидна Зулейха рассказывала, что при инглизах жизнь не станет легче. Она сама слышала это от Хашима-эфенди.

— Он ученый человек, он все понимает! — заметила Ходиджа.

— Конечно! — воскликнул Мухтар.

— Ну вот, а ты радуешься, песни поешь, — упрекнула его Ходиджа.

Мухтар насупился.

— Ладно, не сердись, я пошутила. Посмотри-ка, не заглох ли самовар, а то без чая останешься.

Мальчик вышел во двор, с разбегу подхватил дымящийся самовар и внес в сардаб.

Ходиджа налила ему чашку кипятку. Мухтар покрошил в нее сухую лепешку, откусил кусочек финика и стал торопливо есть.

Быстро управившись с завтраком, он поднялся, потуже завязал платок на голове и сказал:

— Ну, я пойду! Вдруг хозяин ждет нас!

— Иди, сынок, иди! Да поможет тебе аллах! — напутствовала его Фатима.

— Не оставляй надолго мать одну! — услышал он уже на улице голос Ходиджи.

На углу, возле мечети Абдул-Хайдара, скрестив ноги на старой кошме, в феске, обмотанной белой марлей, сидел седой как лунь слепец Ибрагим-баба. Расстелив перед собой платок и раскачиваясь, он скрипучим голосом тянул:

— Доброе утро, дедушка! — сказал Мухтар, обращаясь к Ибрагиму-баба.

— Это кто?

— Мухтар!

— А, здравствуй, сынок, давно я не слыхал твоего голоса. Далеко идешь?

— Иду в мастерскую, может быть, работать начнем.

— Правильно, мальчик мой, трудись… труд принесет тебе хлеб и счастье. А я вот… — старик тяжело вздохнул и жалобно сказал: — Где мои глаза, где мои юные годы… их съели огненный песок, горячие лучи солнца… Да, сынок, и я работал на финиковых плантациях, а вот теперь… — он оборвал свою речь, безнадежно махнул рукой и затянул нараспев: — О дети мои, о правоверные! Не забудьте меня, пожертвуйте слепому на хлеб!.. О люди, вспомните обо мне!..

Брошенная чьей-то доброй рукой монета зазвенела, ударившись о другие. Баба воскликнул:

— Спасибо тебе, добрый человек!.. Пусть твой день озарится счастьем!.. Пусть аллах воздаст тебе сторицею!

Хотелось и Мухтару порадовать беспомощного старика, но увы!.. Он двинулся дальше.

На улице, как и вчера, было людно. Но лавки, магазины, кафе, пекарня не работали. Всюду видны были следы вчерашних событий: валялись растоптанные фрукты, сладости, бумага, под ногами хрустели осколки разбитых витрин. Купцы мрачно и злобно смотрели на любопытную публику, толпившуюся возле разгромленных магазинов. Беднота откровенно радовалась убыткам торговцев, которые, пользуясь войной и голодом, беззастенчиво вздували цены на хлеб, рис, финики и наживали тысячи золотых лир.