Чарльз Диккенс - Тайна Эдвина Друда [litres]

– Вы употребляете сильные выражения, сэр! – воскликнул мистер Сластигрох.

– А я и хотел, чтоб они были сильные, – сказал мистер Криспаркл. – Прощайте!

Он стремительно покинул Прибежище, но на улице вскоре перешел на свой обычный, легкий и ровный, шаг, и на лице его заиграла улыбка. Что сказала бы фарфоровая пастушка, думал он, усмехаясь, если бы видела, как он отделал мистера Сластигроха в этой последней маленькой схватке. Ибо мистер Криспаркл был не чужд невинного тщеславия, и ему лестно было думать, что он взял верх над своим противником и основательно выколотил пыль из филантропического сюртука.

Он направился к Степл-Инну, но не к тому подъезду, где обитали П. Б. Т. и мистер Грюджиус. Много скрипучих ступенек пришлось ему преодолеть, прежде чем он добрался до мансардного помещения, где в углу виднелась дверь; он повернул ручку этой незапертой двери, вошел и остановился перед столом, за которым сидел Невил Ландлес.

Эта комната под крышей имела какой-то заброшенный вид, так же как и ее хозяин. От всего здесь веяло замкнутостью и одиночеством, и от него тоже: косой потолок, громоздкие ржавые замки и засовы, тяжелые деревянные лари и медленно гниющие изнутри балки смутно напоминали тюрьму, – и лицо у него было бледное, осунувшееся, как у заключенного. Однако сейчас солнце проникало в низкое чердачное окно, выступавшее над черепицей кровли, а подальше, на потрескавшемся и черном от копоти парапете, ревматически подпрыгивали легковерные степл-иннские воробьи, словно маленькие пернатые калеки, позабывшие свои костыли в гнездах; и где-то рядом трепетали живые листья, наполняя воздух слабым подобием музыки вместо той мощной мелодии, которую извлекает из них ветер в деревне.

Мебели в комнате было очень мало, зато книг порядочно. О том, что все эти книги были выбраны, одолжены или подарены мистером Криспарклом, легко было догадаться по дружескому взгляду, которым он их окинул, войдя в комнату.

– Как дела, Невил?

– Я не теряю даром времени и усердно тружусь.

– Хотелось бы мне, чтобы глаза у вас были не такие большие и не такие блестящие, – сказал младший каноник, медля выпустить его руку из своих.

– Это они потому блестят, что вас видят, – ответил Невил. – А если бы и вы меня покинули, они живо бы потускнели.

– Ну-ну, держитесь! – подбадривающим тоном сказал младший каноник. – Не сдавайтесь, Невил!

– Если бы я умирал, мне кажется, одно ваше слово меня бы оживило; если бы мой пульс перестал биться, от вашего прикосновения он забился бы снова, – проговорил Невил. – Но я же и не сдаюсь, и работа у меня идет отлично.

Мистер Криспаркл повернул его лицом к свету.

– Немножко больше бы краски вот здесь, – сказал он, прикасаясь пальцем к собственным румяным щекам. – На солнышке надо почаще бывать.

Невил вдруг весь как-то сник.

– Нет, для этого я еще недостаточно закален, – сказал он глухо. – Может быть, после, а сейчас еще не могу. Если бы вы испытали то, что я испытал там, в Клойстергэме, когда, проходя по улице, я видел, как люди при встрече со мной отводят глаза и уступают мне дорогу, чтобы я как-нибудь ненароком их не задел и к ним не прикоснулся, вы не осуждали бы меня за то, что я не решаюсь выходить при дневном свете.

– Бедный мой! – сказал младший каноник с таким искренним сочувствием, что юноша порывисто схватил его руку. – Я никогда не осуждал вас, даже в мыслях не было. А все-таки мне хочется, чтобы вы это сделали.

– Я рад бы сделать, как вы хотите, это для меня самое сильное побуждение. Но сейчас еще не могу. Даже здесь, в этом огромном городе, в потоке незнакомых людей, я не могу поверить, что ничьи глаза не смотрят на меня с подозрением. Даже когда я, как теперь, выхожу только ночью, я чувствую себя отмеченным и заклейменным. Но тогда меня скрывает темнота, и это придает мне мужества.

Мистер Криспаркл положил руку ему на плечо и молча смотрел на него.

– Если бы я мог переменить имя, – сказал Невил, – я бы это сделал. Но, как вы правильно мне указали, этого нельзя, это было бы равносильно признанию вины. Если бы я мог уехать куда-нибудь далеко, мне, возможно, стало бы легче, но и об этом нечего думать, по той же причине. И то и другое было бы истолковано как попытка убежать и скрыться. Тяжело, конечно, быть прикованным к позорному столбу, когда ты ни в чем не виновен, но я не жалуюсь.

– И не обманывайте себя надеждой, что какое-то чудо вам поможет, Невил, – сказал мистер Криспаркл с состраданием.