Фредрик Бакман - Медвежий угол

– Я тут, в коридоре. Я никуда не ухожу.

Все четыре ладони по-прежнему дрожали.

Десять лет Давид готовил своих игроков к этому мигу. Заставил пожертвовать всем, работать на износ, научил выдерживать напряжение, даже когда трещат плечи и ломит шею. Ради чего все это было, если сейчас они не выиграют финал? Что такое игра, если ты не хочешь стать лучшим?

Глубочайшее убеждение Давида относительно хоккея заключалось в том, что мир за пределами ледового дворца ни в коем случае не должен вторгаться в мир внутри его. Это разные вселенные. Там, снаружи, жизнь сложная, страшная и трудная, внутри, на площадке – простая и понятная. Если бы Давид не провел четкой черты между этими двумя мирами, его мальчишки сломались бы еще в детстве, – столько дерьма выливается им на головы там, в действительности. Лед был их свободной зоной. Единственным счастливым местом, которого у них никто не мог отнять: здесь они были победителями.

И не только мальчики. На асфальте Давид и сам чувствовал себя нелепым и лишним, зато на льду – никогда. Здесь слово «коллектив» еще не потеряло своего смысла, здесь интересы команды были важнее личных, интересы клуба важнее, чем интересы индивида. Но как далеко можно зайти, защищая свою вселенную? В какой мере лидеру позволено говорить, а в какой – умалчивать?

Нянечка отлично знала, кто такая Мая, но не подавала виду. Муж нянечки – Хряк, один из лучших друзей Петера, полжизни играл с ним в хоккей. Правда, только что, когда нянечка прошла по коридору, Петер и Мира ее словно бы не узнали. Они говорили с ней как через стекло, но она не обиделась. Она знала, что такое бывает, это все из-за травмы, оттого, что они видят только ее халат, а не лицо. Нянечка привыкла, что пациенты и родственники видят в ней только функцию, забывая, что она – тоже человек. Ничего страшного. Она от этого еще больше гордится своей работой.

Оставшись в палате наедине с Маей, она склонилась к ней и сказала:

– Я знаю, это жутко неприятно. Мы постараемся сделать все как можно быстрее.

Девочка посмотрела ей в глаза и кивнула, сильно прикусив губу изнутри. Нянечка всегда старалась сохранять профессиональную дистанцию и учила этому новичков. «Сюда будут приходить люди, которых вы знаете, вы должны относиться к ним как к пациентам, это вопрос лидерства», – обычно говорила она. Но сейчас от этих слов только першит в горле.

– Меня зовут Анн-Катрин, мой муж – давний приятель твоего папы.

– Мая, – шепнула Мая.

Анн-Катрин ласково коснулась ее щеки:

– Ты очень смелая, Мая.

Петер ехал из Бьорнстада обратно в Хед. Он вошел в больницу, готовый торжествуя доложить Мае, что Кевина задержала полиция. Что справедливость восстановлена. Вошел в палату и увидел ее. Нет на свете ничего более крохотного и жалкого, чем твой собственный ребенок на больничной койке. Не существует никакой справедливости. Петер сидел рядом с дочерью и плакал, потому что никогда не смог бы никого убить. Наконец он спросил:

– Что я могу сделать, Мая? Скажи, что я могу сделать…

Дочь провела рукой по его щетине.

– Люби меня.

– Я буду любить тебя вечно.

– Так, как ты любишь хоккей и Дэвида Боуи?

– Больше, Огрызочек, бесконечно больше.

И Мая рассмеялась. Как ни странно, но рассмешил ее именно «Огрызок», семейная кличка десятилетней давности. Когда ей было пять, она съедала все яблоко целиком, вместе с косточками. В девять лет она попросила отца перестать ее так называть и сразу же пожалела об этом.

– Мне нужны две вещи, – шепнула она.

– Дай угадаю: Ана и гитара? – говорит он.

Она кивнула. В палату вернулась Мира. Пальцы родителей соприкоснулись. Когда Петер стоял у двери, дочь крикнула:

– И поговорите с Лео. Иначе он очень испугается. Родители переглянулись. Сколько должно пройти лет, чтобы они перестали вспоминать это мгновение без разрывающей боли в сердце? Единственный человек, который сегодня вспомнил о Маином младшем брате, была сама Мая.

Анн-Катрин сидела в ординаторской, глядя в стену. Она, как и все, слышала, что полиция задержала Кевина, но одна из немногих была в курсе, почему Мая в больнице, и понимала, как одно связано с другим. Мая не узнала Анн-Катрин, и Кевин не узнал бы, хотя она не пропустила почти ни одного матча с тех пор, как он играл в детской команде. Некоторые родители остаются безликими для других детей.

Анн-Катрин написала эсэмэс сыну: «Удачи». Бубу немедленно ответил: «Кев?? Что-нибудь слышала?» Мама солгала: «Нет. Ничего. Сосредоточься на игре, дорогой!» Через несколько минут он ответил: «Выиграю ради Кева!!» Мучительно сглотнув, она набрала: «Я тебя люблю». Бубу ответил, как отвечают все подростки: «Ок».