Фредрик Бакман - Медвежий угол

Бубу кивнул:

– А можно еще кое-что спросить?

– Конечно…

– Как узнать, красивый у тебя член или нет?

Грудная клетка отца поднялась и опустилась от вздоха, тяжелого, как тонущее судно. Он зажмурился и потер виски.

– Ох, ну и вопрос. На трезвую голову не ответишь.

Анн-Катрин стояла, притаившись за дверью гаража. Слышала каждое слово. Она никогда еще так не гордилась – никем из них. Олухи безмозглые.

Фатима поехала с сыном на автобусе в Хед. Дорога шла через лес. Пока он давал показания, она сидела в соседней комнате. Ей никогда не было так страшно – ни за себя, ни за него. Полиция спрашивала, был ли он пьян, было ли темно в комнате, пахло ли марихуаной, испытывает ли он какие-то особенные чувства к данной девушке. Он был уверен в каждой детали, отвечал без запинки на все вопросы, смотрел прямо перед собой.

Через два часа в той же комнате сидел Кевин. Его спрашивали, настаивает ли он на своей версии, по-прежнему ли он утверждает, что девушка добровольно вступила с ним в половые отношения. Кевин посмотрел на адвоката. Потом – искоса – на отца. Потом посмотрел следователю прямо в глаза и кивнул. Заверил. Поклялся. Продолжал стоять на своем.

Маленьких девочек учат, что все, что от них требуется, – это стараться. Что этого достаточно, надо просто отдать все, что у тебя есть. Когда они становятся матерями, они уверяют своих дочерей, что это чистая правда, что, если выкладываться по полной, быть честными, работать в поте лица, заботиться о семье и любить друг друга, все уладится. Все будет хорошо, и нечего бояться. Детям нужна эта ложь, чтобы спокойно засыпать по вечерам, родителям – чтобы находить в себе силы просыпаться утром.

Мира сидела у себя в кабинете, уставившись на вошедшую коллегу. В руках у коллеги был телефон – у нее есть знакомый в полиции Хеда, – лицо раскраснелось от гнева и горя. Не в силах сказать это Мире, она пишет на бумажке. Протягивает, не выпуская листка из рук, и подхватывает Миру, когда та начинает падать на пол. Кричит вместе с ней. На бумажке одно предложение. Шесть слов. «Предварительное следствие закрыто за отсутствием доказательств».

Всю свою жизнь мы пытаемся защищать тех, кого любим. Но этого мало. Мы не можем их защитить. Спотыкаясь, Мира шла к машине. Заехала как можно глубже в лес, как можно дальше. Захлопнула дверь с такой силой, что металл погнулся. Снег между деревьями поглотил грохот.

А потом встала и завопила, и это эхо никогда не смолкнет в ее сердце.

Днем мама Кевина вышла выбросить мусор. Во всех домах было тихо, все двери закрыты. Никто не приглашал на кофе. Сегодня адвокат прислал ей имейл. Всего одно предложение, шесть слов, гарантирующих, что ее сын невиновен.

Но улица молчала. Потому что знала правду. Как и она сама. И никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.

Голос звучал мягко, рука с решительным сочувствием опустилась ей на плечо.

– Заходи, выпьем кофе, – сказала Магган Лит.

Мама Кевина сидела в соседском доме, на обжитой и уютной кухне, где стены были увешаны семейными фотографиями, слегка покосившимися, хотя это, похоже, никого не волновало.

– Кевин невиновен, – говорила Магган. – Эти святоши, наверно, думают, что могут устанавливать собственные законы и вершить правосудие, но Кевин невиновен! Ведь это сказали в полиции, правда? Мы с тобой знаем, что он не способен на это. Не способен! Кто угодно, но не наш Кевин! Этот чертов город… полиция нравов и лицемеры. Мы уйдем в Хедский клуб, твой муж, мой муж и другие спонсоры, наши ребята, мы раздавим «Бьорнстад-Хоккей». Потому что, когда этот город нас прессует, мы не бросаем друг друга. Правда?

Мама Кевина благодарно кивнула. Глотнула кофе. Снова и снова проговаривая про себя: «В этом мире в одиночку ничего не добьешься».

Вечером Беньи снова поехал в Хед. Он был уже почти у каморки, когда получил эсэмэс. Он стиснул телефон в кулаке, пока экран не намок от пота. Попросил Катю развернуться, Катя хотела спросить зачем, но поняла, что это бесполезно. Он вылез в лесу, взял костыли и ушел. Этого эсэмэс никто никогда не увидит, да никто все равно и не понял бы. «Остров?» – это все, что в нем говорилось.

Басист сидел на табурете. Он не играл. Держал в руках пару коньков и час за часом ждал того, кто так и не придет.

До лета оставалось еще точно месяца два, но вода в озере уже заворочалась в зимнем сне, и лед с каждым днем понемногу отступал, расходясь новыми трещинами. Когда стоишь на берегу, видишь только неподвижное белое полотно, состоящее из сотни оттенков белого, но тут и там появляются маленькие обещания зеленого. Придет новое время года, за ним – новый год, жизнь продолжится и люди обо всем позабудут. Кто-то не сможет вспомнить, кто-то и вспоминать не захочет.