Дафна Дю Морье - Богема [litres]

Непонятное глухое отчаяние, выход с перрона, протискивание через барьер вместе с солдатами, несущими вещевые мешки. К чему все это? Куда они все идут? Что делает Чарльз на Ближнем Востоке? Почему она здесь? Эти люди, которые проталкиваются через барьер… Эти озабоченные лица, испытующие взгляды…

В театре, только там покой и надежность. Глубоко укоренившееся ощущение дома, надежности. Уборная, которую надо привести в порядок, – штукатурка отваливается от стен, пыльный вентилятор. Таз с трещиной. Дыра в ковре, которую нечем прикрыть. Стол и баночки с кремом. Кто-то стучит в дверь.

– Войдите.

Чарльз забыт, забыты дети; война и все ослабевшие нити жизни, распавшиеся и канувшие в небытие, – о них тоже можно забыть. Надежность только в игре, в маске. В том, чем она занималась едва ли не с колыбели. В изображении из себя кого-то другого, вечно другого… Но не только в этом. В причастности к труппе, к небольшой, тесно спаянной группе, к команде одного корабля.

Во время спектакля над головами кашель и тяжелое дыхание скорого поезда, грохочущего к месту назначения. Затем внезапная тишина. ОНИ снова начались.

Почему Найэл сразу не зашел и не забрал ее домой? Это меньшее, что он мог сделать, – зайти за ней в театр. Попробовать позвонить… Никто не отвечает. Где же Найэл? Что, если, когда взорвалась эта проклятая штука, попало в Найэла?

– Кто-нибудь знает, где сегодня?

– Кажется, в Кроудоне.

Никто не знал. Никто не мог сказать с уверенностью. Стук в дверь.

– Войдите.

Это был Найэл. Волна облегчения, но ее сразу сменяет раздражение.

– Где ты был? Почему не пришел раньше?

– Я кое-что делал.

Спрашивать Найэла бесполезно. Он сам себе закон.

– Я думала, ты сидишь в первом ряду, – сердито сказала Мария, стирая с лица грим.

– Я видел пьесу четыре раза, то есть примерно на три больше, чем следовало, – ответил Найэл.

– Сегодня я была очень хороша. И совсем другая, чем в тот вечер, когда ты видел меня последний раз. Большая разница.

– Ты всегда разная. Я никогда не видел, чтобы ты дважды делала одно и то же. На, возьми этот пакет.

– Что это?

– Подарок, который я купил тебе в Нью-Йорке на Пятой авеню. Ужасно дорогой. Называется неглиже.

– Ах, Найэл…

Она вновь была ребенком, который разрывает упаковку, бросает оберточную бумагу на пол, затем быстро подбирает – оберточная бумага теперь большая редкость – и, наконец, вынимает из коробки тонкий, струящийся идиотизм, прозрачный и абсолютно никчемный, непрактичный.

– Должно быть, стоит уйму денег.

– Так и есть.

– Общественные связи?

– Нет, личные. Больше ни о чем меня не спрашивай. Надень.

Как приятно получать подарки. Почему она, как ребенок, сама не своя до подарков?

– Ну как?

– Отлично.

– И к телу очень приятно. Я назову его «Страсть под вязами» [63] Переиначенное название драмы американского драматурга Юджина О’Нила (1885–1953) «Любовь под вязами». .

Такси найти не удалось. Они были вынуждены возвращаться на квартиру Марии почти ощупью, прокладывая себе путь в тумане, прислушиваясь к тяжелому дыханию поезда где-то высоко под небом.

– Дело в том…

– Дело в чем?

– Дело в том, что, вместо того чтобы привозить мне «Страсть под вязами», следовало привезти гору еды в банках. Но тебе это, конечно, не пришло в голову.

– А какой еды?

– Ну… ветчины, языков, цыплят в лаванде.

– А вот и привез. У швейцара в вестибюле я оставил огромный пакет со всякой всячиной. Скоро увидишь. Цыплят, правда, нет. Но есть сосиски.

– Ах, ну тогда…

В квартире, расхаживая между спальней и кухней, она разговаривала то с Найэлом, то с закипающим чайником.

– Только посмей перелиться через край. Я за тобой слежу… Найэл, зачем ты роешься в комоде? Оставь его в покое.

– Хочу найти еще одно шерстяное одеяло. Что там лежит у тебя под гладильной доской завернутое в плед?

– Не трогай… хотя нет. Бери. Но не пролей коньяк на подол.

– Коньяка у меня нет. А жаль. В квартире ледяной холод. У меня стучат зубы.

– Тебе это не повредит. Ты слишком привык к горячим батареям… Ну вот, потеряла консервный нож. Найэл, что это на тебе? Ты похож на негритянского менестреля.

– Это моя американская пижама. «Страсть под кизилом», нравится?

– Нет. Какие отвратительные темно-каштановые полосы… Сними ее. Надень шотландцев, проливших свою кровь [64] Аллюзия на патриотическую песню шотландцев на слова Роберта Бёрнса (1759–1796). .

– Можно и проливших кровь шотландцев.