Сергей Антонов - Трудный день

Когда в электрификации было определено главное, мечта оформлена в конкретные и понятные каждому предложения, в ясные для всех слова, нужно было дать их массам, привлечь массы. Судя по этому маленькому Кашину, рабочие и крестьяне увлечены его идеей, сейчас ставшей уже их собственной. Теперь дело не может не пойти…

…В Москву въехали уже ночью.

Утром, прежде чем пойти к себе в кабинет, Владимир Ильич отправился в Успенский собор. В Москве по настоянию Ленина реставрировали храм Василия Блаженного, Шереметьевскую больницу, башни Кремля, его соборы.

Со скрежетом сдвинулась с места железная дверь, и Ленин, сняв шапку, вступил под своды собора, в густой его сумрак. Сумрак казался материальным, вещественным. Как с течением времени сгущается настой чая, так, казалось, сгустился сумрак под высокими гулкими сводами великолепного храма за века его существования. Сумрак веков…

Свет уже холодного, неяркого солнца из узких окошек-прорезей, расположенных в два ряда — почти под самым потолком и ниже, — светлыми полосами лежал на столбах, стенах, высвечивая детали росписей: лица, фигуры святых.

Пять-шесть рядов прямоугольных изображений, четко отграниченных друг от друга, опоясывали стены храма, заполнив их от пола до потолка. Это были наглядные картины из истории православия.

Шум коротких, неторопливых, но энергичных шагов поднимался ввысь, к сводам, и возвращался оттуда гулким эхом, тяжело ударявшимся в толстые стены. Древний храм ожил.

Неподалеку от алтаря Ленин не сразу различил высокую фигуру в черном пальто.

— Петр Федорович? — спросил Ленин и, узнав художника, протянул ему руку.

— Здравствуйте, Владимир Ильич.

— А я думал, не придете, — сказал Ленин. — Холодный день.

— Гм… — неодобрительно усмехнулся художник. — Как же это так, Владимир Ильич, не прийти?..

«При чем тут холод? При чем холод, когда надо спасать бесценные сокровища великой культуры великого народа, ежедневно, ежечасно гибнущие на неохватных просторах России! «Холодно!»

Он был высокого мнения о своей профессии, призвании художника, назначении искусства, и всякое неосторожно произнесенное слово воспринималось им как умаление величия и святости искусства.

— Не угодно ли вам будет?.. — предложил Петр Федорович и указал рукой на леса.

Ленин молча взглянул на художника и вслед за ним направился к северной стене. Пропустив Ленина вперед, Петр Федорович взбирался за ним по скрипучим лесам, тяжело дыша.

— Что у вас, больное сердце, Петр Федорович? — обернулся Ленин и остановился, чтобы передохнуть.

— У кого оно сейчас не болит?.. — тихо ответил художник, делая паузы. — Да вы… не останавливайтесь… Здесь недалеко…

Ленин и художник снова двинулись в путь, прошли мимо двух реставраторов, поздоровавшихся с Владимиром Ильичем, и вскоре остановились.

— Вот… — сказал художник. — Расчистили… Смыли… — Он указал на фрески пятнадцатого века.

Ленин вгляделся. Это было удивительно… Чем больше он смотрел, тем выразительнее становилась эта ничем не прикрытая простота искусства древнего художника. Юноша… Спокойный взгляд больших глаз… В них — тихая, утвердившаяся вера, которую ничто, никто не может поколебать… Во что? В великие идеи своего времени. Но какими бессмертными они должны быть, чтобы верующий в них остался живым через полутысячелетие в этой своей почти условности и простоте. Десяток поколений сменился с тех пор, поросли чертополохом и травой одни поселения, возникли другие, прошумели без числа и счета набеги, раздоры и войны… Он не был безучастным к ним, этот человек, нет! Но вера его выше преходящего, выше человеческой суеты и сумятицы, которые казались часто сутью жизни. Идеи его были идеями лучшего в свой день, а потому и сейчас светились верой в человека, в торжество добра над злом, верой в красоту…

— Поразительно! — сказал Ленин. — Божественное в человеке! Именно он создал великих богов.

— Кому же еще это по силам, — бросил художник, как давно уже известное, и напомнил: — Разве будет холодно, когда открываешь такое?

— Когда открываешь такое — нет, — согласился Ленин и спросил: — А что у вас все-таки с сердцем, Петр Федорович? Видно, надо полечиться?

Художник махнул рукой:

— Вот кончим, тогда…

— «Кончим, тогда…» — повторил Ленин. — А поздно не будет, Петр Федорович?

— Думаю, что нет… Скажите, Владимир Ильич, если сие не государственная тайна, не прикончат все это? — художник кивнул куда-то — на реставраторов, на фрески.