Сергей Антонов: Трудный день

Среднего роста крепкий человек ходит по кабинету в Кремле, центре необъятной страны, думает, энергично и быстро что-то записывает ручкой, похожей на ученическую, — и новые свершения, подвластные и уже такие близкие, которые преобразят Россию, видятся ему.

30 августа 1918 года, когда Владимир Ильич, закончив выступление перед рабочими, шел из цеха к машине, Фанни Ройд, она же Каплан, трижды выстрелила в него в упор. Стреляла специально приготовленными пулями с надрезами, которые несли в себе сильнодействующий яд.

Тяжело, почти смертельно раненного Ленина отвезли в Кремль. Эхо злодейских выстрелов донеслось до самых глухих мест страны.

У кирпичного приземистого здания волостного Совета на горке, где совсем недавно помещалось волостное правление, толпился народ. Одни стояли у самых дверей, другие поодаль, как бы подчеркивая тем самым малую причастность к происходящему.

Пора бы уже, казалось, и перестать удивляться переменам, однако они проявлялись так неожиданно, в таких формах, что хочешь не хочешь, а разводи руками. «Свадьба без батюшки, и не в церкви, а в волостном Совете! Вместо попа — председатель Василий, хромой солдат с пистолетом на боку! Что же он, наганом вместо креста освятит таинство брака?»

Чем томительнее становилось ожидание, тем сильнее будоражил беспокойный говор:

— Ой, заносится наш Василий! Ой, мудрит!

— Чего «мудрит»? Чего «мудрит»?

— Наш Василий с Пётрой двигают деревню на новый путь.

— Не двигают, а нахально в спину пихают.

— Твою спину и хорошей оглоблей не прошибешь.

— Пётра не пихает, а словами умасливает.

Между тем в комнате волостного Совета, украшенной скрещенными флагами, еловыми ветками и лозунгом «Да здравствует мировая революция!», давно уже крутилась приодетая по случаю торжества старуха в строго повязанном черном платке и все норовила что-то сказать Василию, занятому своими суматошными делами: куда-то запропастился гармонист, стол для такого случая вроде бы не на месте стоит, а тут еще тетка Настасья насчет дров лезет.

Наконец улучила удобный момент и протянула ему белую фату, давно потерявшую свой цвет:

— Не греши, Василий, не греши! Хотя бы фату дай надеть!

Замотанный председатель посмотрел на женщину, не понимая:

— Какую фату? — Потом что-то дошло до него: — Фату! Это во что попы обряжали? Ты что?! — Он недоумевал: как это можно предлагать такое? — Ты что?!

Тетку прогнал, гармониста велел немедленно разыскать, стол, накрытый кумачом, переставить ближе к окну, и уже через пять минут был готов к церемонии. В пиджаке поверх гимнастерки, с большим красным бантом на груди, осознавая важность и торжественность момента, с бумагою в руке вытянулся за столом.

Перед ним застыли Петр и Алена. Жених — секретарь, или как часто говорили в те времена, председатель партийной ячейки Петр Волков, или попросту — Пётра, худощавый и смирный на вид человек. Невеста — Алена, статная девушка с длинными льняными косами, известная в деревне тем, что представляет в спектаклях на сцене Нардома… Они не Знали, как держать себя, и от смущения смотрели в разные стороны, чуть ли не отвернувшись друг от друга. Василий кивнул им, но те, не поняв, лишь стали плечо к плечу, по-прежнему глядя один вправо, другой влево.

Наконец в двери появился запаренный гармонист, протиснулся к табуретке и сел.

Василий, погрозив ему кулаком, выждал полминуты, откашлялся и начал как можно торжественнее:

— Удостоверение номер один! — Василий сделал многозначительную паузу. — Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики объявляю Петра Афанасьевича Волкова и Елену Андреевну Орочкину законными мужем и женой.

«Что же еще?»

Но Василий не знал, что нужно делать еще. Получалось, что вроде все… Удивительно! Столько готовился, казалось, будет говорить чуть ли не час, а вот уже и слов нет.

Он пожал руку Петру, потом Алене:

— Поздравляю!

«Неужели все?»

Напрасно рябой гармонист с выражением крайнего нетерпения смотрел на него: «Сейчас играть? Сейчас?» — Василий не замечал его вопросительных взглядов.

Вдруг, теперь уже не связанный никакими условностями церемонии, Василий свободно вздохнул, улыбнулся и сказал от всего сердца:

— Как я вам, други мои, завидую и счастья хочу! Если бы кто-нибудь только знал!

Он обнял Петра, потом Алену. Наконец заметил отчаянные усилия гармониста и кивнул ему. Тот с воодушевлением заиграл «Интернационал». Запел один голос, второй…