Сергей Антонов - Трудный день

— Военные комиссариаты, — согласился Владимир Ильич. — Что именно делают они для фронта?

И Ленин быстро пометил у себя в бумагах. Потом вдруг мельком взглянул на линии фронтов. Что-то опять привлекло его внимание, и он подошел к карте.

— Вот же еще… — обнаружив погрешность, Ленин хладнокровно перенес забытый флажок ближе к Москве.

Все тягостно молчали.

Калинин, в раздумчивости приблизившийся к столу Ленина, что-то увидел на нем и, наклонившись, стал с интересом рассматривать. Потом он взглянул на Ленина. Потом опять на стол.

На столе лежал словарь, раскрытый на вкладке, изображавшей государственные гербы стран мира.

— Яков Михайлович, — тихо сказал Калинин, — посмотрите…

Свердлов взглянул на книгу, удивился и спросил Ленина, садящегося за стол:

— Гербами интересуетесь, Владимир Ильич? Геральдикой?

— В некотором роде — да, Яков Михайлович.

Мысль о гербе, вернее, печати с гербом Советского государства, возникла давно, еще до переезда правительства в Москву, и вызвана была жестокой практической необходимостью. Советские учреждения испытывали большие затруднения в работе: новых бланков не было, не было и печати, да и для подделок документов создавались все условия…

О печати с гербом говорили, спорили, однако сейчас оказалось, что Ленин имеет в виду собственно герб, герб нового государства.

Улыбнулся Калинин, потрогал бородку. Дзержинский заметил:

— Мы — государство. Герб нам необходим.

— Я просил товарищей ускорить работу… — И, помолчав, Владимир Ильич добавил: — Какой он все же будет, наш герб?

Но дверь открылась, и вошел секретарь.

— Владимир Ильич, — доложил он, — товарищи собрались.

— Да, да… Просите военных, — сказал Ленин.

В тот день Ленин не пошел обедать домой. Он позвонил Надежде Константиновне в Наркомпрос, Марии Ильиничне в «Правду», чтобы не ждали его с обедом, и домашней работнице, чтобы не брала его порцию из совнаркомовской столовой. А сам отправился туда, захватив с собой знакомого, которого хотел «подкормить».

Быстро шагал по бесконечным коридорам, лестницам и переходам озабоченный Ленин. Он не заметил даже, что еще ни слова не сказал своему спутнику. «Ближайшие недели все решат…» Потом, кончая с этой мыслью, произнес «да!» и стал расспрашивать товарища, как тот живет, как здоровье, как семья…

В темной столовой, рядом с кухней, он сел за некрашеный деревянный стол, вынул из кармана автоматическую ручку и вдвое сложенный лист бумаги.

Не сразу заметив перед собой женщину в косынке, работницу столовой, он поздоровался и попросил:

— Поделите, пожалуйста, мой обед, — и указал на товарища, который сидел рядом. — Сопротивление бесполезно, — предупредил он его. — Сейчас, Иван Васильевич, нам принесут.

А пока разгладил лист бумаги и, напрягая зрение, стал набрасывать обращение к питерским рабочим. Двадцатого мая, сидя на заседании Совнаркома, он уже писал им:

«…Товарищи-рабочие! Помните, что положение революции критическое. Помните, что спасти революцию можете только вы [1] По техническим причинам разрядка заменена жирным курсивом ( Прим. верстальщика ) ; больше некому.

Десятки тысяч отборных, передовых, преданных социализму рабочих, неспособных поддаться на взятку и на хищение, способных создать железную силу против кулаков, спекулянтов, мародеров, взяточников, дезорганизаторов, — вот что необходимо.

Вот что необходимо настоятельно и неотложно.

Вот без чего голод, безработица и гибель революции неизбежны». Сейчас Ленин снова обращался к питерцам:

«Дорогие товарищи!»

Он успел набросать несколько абзацев до того, как принесли селедочный суп.

Съев его, Ленин снова взялся за ручку:

«Революция в опасности. Спасти ее может только массовый поход питерских рабочих. Оружия и денег мы им дадим сколько угодно».

Вечером в тихом переулке на Арбате в окнах небольших старинных особняков едва мерцал свет: горели коптилки, кое-где лампы. Жили просторно, уплотнение, вводившееся Советской властью, еще не коснулось этих домов: одно-два окна освещены, а три-четыре рядом — темные.

В огромном кабинете художника при свете керосиновой лампы тускло отсвечивало золото переплетов дорогих книг, толстых рам темных картин, замысловатых бра… На одной из стен висела карта России с линиями фронтов, отмеченными флажками.

Сам хозяин в шелковом стеганом халате, по всей видимости, работы какой-нибудь трудолюбивой монашки, сидел за столом и листал альбом с марками, когда в кабинет вошла Мария Андреевна, жена художника, и, постояв у двери, спросила: