Арчибальд Кронин - Три любви

Питера Люси считала краеугольным камнем своей жизни.

Когда ему вручали школьные награды, она испытывала огромное удовольствие. Невероятно, до чего сильно это действовало на нее. Невероятно было и то, какие перемены произошли с ее сыном! Она живо помнила, как все это было первый раз. Ее охватила несказанная гордость, когда Питер скромно, но с чувством собственного достоинства вышел вперед и принял из унизанной кольцами руки его преосвященства лорд-епископа Нофара серебряные часы с цепочкой за успехи в изучении Писания и кипу книг – награды за хорошие отметки по географии, правописанию и счету в уме.

– Везучий мальчик, – услышала она сказанные вполголоса слова тучной родительницы менее успешного ученика, пока Питер пробирался к своему месту в душном зале через лабиринт вытянутых ног.

«Везучий, право!» – с негодованием подумала Люси, украдкой пожимая плечо сына. Как и у него, ее лицо горело от волнения. Она чуть нахмурилась, бросив взгляд на обильно украшенную перьями шляпу, из-под которой донеслась та ремарка. Нет, это было не просто везение. Правда, что каждый мальчик в школе получал награды – поговаривали, что у брата Уильяма был заключен дальновидный контракт с одним книгопродавцем из Лондона. «Билли не вчера родился!» – воскликнул как-то Рэмфорд в связи с этим. Правда также, что в списке наград, приведенном в проспекте, появлялось имя каждого мальчика, пусть всего разок, напротив строки «Игра на фортепиано» или «Хорошее поведение». Но что из того! И какое бы заключение ни следовало из грубоватой фразочки Рэмфорда, разумеется, вовсе не везение позволило Питеру сорвать первые плоды с древа знаний и не одна только удача подарила ему возможность продекламировать «Погребение сэра Джона Мура» [17] «Погребение сэра Джона Мура в Корунье» – стихотворение ирландского поэта Чарльза Вулфа, получившее в России широкую известность в переводе И. Козлова 1825 г. («Не бил барабан перед смутным полком…»). – с надлежащими жестами – перед той же хорошо одетой аудиторией. Об этом неделей позже «Лафтаун курьер» писал: «Бесспорный сценический талант проявил очаровательный маленький джентльмен, и, когда он отвесил поклон, раздались раскатистые аплодисменты». Люси потом долго хранила эту пожелтевшую от времени газетную вырезку.

К тому же Питер играл в школьном оркестре. Юные музыканты исполняли увертюру Вебера, и хотя ее сыну не достался предмет его желаний, большой барабан, по которому изо всех сил лупил дородный испанец в очках, Питеру дали пикколо – по мнению Люси, гораздо более подходящий для него инструмент. Она жадно следила за проворными движениями его пальцев, на такт отстающих от остальных, и ей казалось, что негромкое звучание оркестра в целом исходит от румяных надутых щек Питера.

Потом брат Уильям благосклонно положил руку на его голову и, переходя к другой родительнице, сказал:

– Мы гордимся этим мальчиком.

А брат Алоизий, который стоял поодаль, устремил на Люси темные глаза и пробормотал:

– Учить вашего сына – одно удовольствие, миссис Мур.

От этих задушевных слов в ее сердце вспыхнуло торжество.

После церемонии, высоко подняв голову и чувствуя на щеках прохладный вечерний воздух, Люси с ликованием возвращалась в частную гостиницу миссис Лэнг. Эту гостиницу ей настойчиво рекомендовали братья. «Достойная уважения женщина, вдова Лэнг!» Что ж, ее четыре сына были приходящими учениками колледжа.

В ту ночь Люси спала мало, и на следующее утро, отправившись с Питером домой на каникулы, в вагоне гордо смотрела на него, сидящего напротив, предаваясь мечтам о его будущих успехах, которые станут и ее успехами тоже.

Это было только начало, но начало великолепное. Она знала, что он вырастет умным. Ее первая эйфория отлилась в форму неизменной цели. Люси не афишировала его успехи, ибо, будучи любящей матерью, не была глупой. Она осознавала, что колледж – лучшее учебное заведение, доступное для нее; ее ограниченные средства все же позволяли платить сорок фунтов в год. Она понимала также, что Питеру полезен режим и регулярный распорядок жизни, – мальчик хорошо развивался и рос. В глубине души она всегда опасалась за его здоровье, считая, что у него «слабая грудь» – хотя сама не признавалась себе в этом. Несмотря на все тревоги, она с неописуемым удовлетворением убеждалась в том, что ее сын растет совершенно здоровым. Из смышленого ребенка с карманами, набитыми шариками, он сначала превратился в рослого подвижного подростка, который, несомненно, обладал прежним обаянием, быстро вырастал из одежды, носил ботинки пятого размера и в радостном предвкушении окончания семестра громко распевал перед каждыми каникулами традиционную песенку: «Нет латыни, французскому нет, шлю твердой скамейке прощальный привет», – а потом в долговязого юнца, который стесняется своего ломающегося голоса, но отпускает небрежные замечания по поводу целесообразности ношения длинных штанов. Все эти метаморфозы протекали на глазах у любящей матери неспешно, с фатальной точностью.