Николай и Алексей вышли во двор Управления.
— Ты как насчёт женского полу? — спросил Алексей.
— Ну…как, нормально, вроде.
— Я не про то. Баба есть?
— Вроде нет.
— Тут у нас в пригородах, в Соломбале такие шалманы,
— мечтательно сказал Алексей, — только в нашей конторе с этим строго — можно на конец подцепить. Зато в нашем городе есть настоящий публичный дом, во, как.
— Это как, публичный дом, ты чё буровишь?
— Точно говорю, с настоящими породистыми блядьми.
Только нас туда не пускают — только для буржуйских моряков с конвоев. Пацаны им по ночам на дверях пишут «Бордель имени Черчилля». Потом ихний вахтёр по утрам стирает, матюгается на всю улицу.
* * *
Высокое московское начальство, получив просьбу союзного командования, организовало бордели для британских и американских моряков, прибывающих с конвоями в порты Мурманска, Молотовска, Архангельска. Официально считалось, что это будут «Дома Интернациональной дружбы», где моряки союзников будут приятно проводить время с идейно выдержанными комсомолками. В Архангельске к этому благородному делу улучшения морального климата в экипажах иностранных конвоев привлекли, также, местный ресторан. До революции архангельские купцы веселились с проститутками в отдельных номерах ресторана, в советское же время, этим занималась местная «головка» — партийное и НКВД-шное начальство, полагающее, что все суровости коммунистической морали — это для рабоче-крестьянского гегемона, но не для них.
С появлением в Архангельске иностранных моряков, для комсомольской организации Дома Интернациональной дружбы наступили суровые трудовые будни. Доблестные труженицы тыла, со всем присущим им комсомольским огоньком и преданностью делу Ленина-Сталина, вкалывали, буквально, не вылезая из постелей. Однако, замысел объединённого командования по облегчению жизни англо-американских моряков, воплощался в жизнь с большим трудом. Суровые, мрачные, некомфортабельные советские города наводили на англичан и американцев уныние. Матрос Коллинз с крейсера «Белфаст» сочинил стишата об Архангельске. Не Шекспир, конечно, но настроение есть. Рискну привести фрагмент этого стишка в не очень поэтическом переводе с заменой очень плохого английского слова русским словом «долбанный». Проницательный читатель догадается, что означает сей эвфемизм. Пришлось пожертвовать точностью перевода в пользу приличий, впрочем, не очень соблюдаемых в наше столь вульгарное время. Вот этот фрагмент:
«Долбанные кости долбано ноют, ни приличного трамвая, ни долбанного автобуса. Никому нет дела до долбанных нас В долбанном старом Архангельске.
По долбанным тротуарам трудно ходить — Долбано деревянным и долбано скользким, Долбано ступишь — перелом спины
В долбанном старом Архангельске.»
Вот как выглядел Мурманск в описании другого моряка — Кевина Коперски с британского сухогруза.
"Наш сухогруз вот уже 6-е сутки пережидает ужасный шторм. На берегу — пустынные улицы, закрытые магазины. Мурманск заметён снегом, как руины тысячелетней древней цивилизации. Танкеры и сухогрузы в бухте Кола кажутся покинутыми. Экипажи или прячутся в трюмах или греются возле пухлых дамочек в местном борделе. Команды, используя ломы, лопаты, горячую воду, пытаются убрать лёд с палуб, но, кажется, проигрывают борьбу со стихией"
Сексуальные услуги, оказываемые преданными делу Ленина-Сталина комсомолками, под строгим присмотром партийного начальства и сексотов, выглядели не совсем привычно для моряков, воспитанных на ценностях Запада, где «кругом такие развраты». Большинство местных девушек знали английский очень плохо или вообще его не знали. Хотя и считается, что в таких делах знание языков не обязательно, но отсутствие этого элемента создавало неудобства. Бригада из Москвы, которую привезла Эльза Томашюнас, была подготовлена несравненно лучше местных энтузиасток, однако, потребность в этом сервисе значительно превосходила возможности московской бригады.
К 1944 году небо над СССР посветлело. Немецкие войска были оттеснены за пределы священных рубежей нашей Родины. Под «священными рубежами» подразумевалась разделительная линия между сферами влияния двух стран, определённая по договору между Гитлером и Сталиным. Красная Армия всё ещё несла большие потери, хотя стала более профессиональной. О потерях говорили вскользь, не уточняя, зато голос Левитана «звучал, как колокол на башне вечевой», рассказывая в сводках Совинформбюро об очередных победах.
Читать дальше