Максим Макаров - Кадетство.Выбор

1.

Бабушка положила в тарелку тыквенной каши и, предварительно разбив алюминиевой ложкой комки, ложку облизала, а тарелку поставила перед Андреем. Потом она, не говоря ни слова, отвернулась к старенькой газовой плите и бойко застучала кастрюлями.

Андрею за всю свою жизнь не так уж часто приходилось обедать на этой кухне. Но сколько он себя помнил, она всегда выглядела так, как и теперь. Разве что заметно постарела вместе с хозяйкой. На клеенке появились новые прорези, которые возникали из-за того, что бабушка быстро слепла. Табуретки стали более шершавыми, занавески покрылись пятнами копоти, которых хозяйка попросту не замечала, а старый кот Тишка умер пару лет назад.

Нет, бабушку Андрей не винил за то, что она решила отдать внука в интернат. По крайней мере, он мог ее понять. Куда с ее пенсией парня поднимать! А вот мать — совсем другое дело. Ее фотографию он видел давно, еще маленьким. Женщина на снимке показалась Андрею симпатичной, но чужой. Просто очередной снимок из бабушкиной небогатой коллекции фотографий. А за время жизни в интернате он, чтобы заглушить обиду, приучил себя эту женщину ненавидеть. В интернате только маленькие скучали по маме и звали ее по ночам.

Старшие отзывались о родителях презрительно, даже пренебрежительно, хотя про себя каждый надеялся, что однажды они вернутся.

Почему мать оставила его, почему не пыталась писать или хотя бы справляться о сыне через общих знакомых? Впрочем, и общих знакомых-то у них почти не осталось. Бабушка жила особняком, у соседей, как говорится, сахара не просила. Про нее даже сплетни распускать ленились. Зато про себя Андрей то и дело слышал какую-нибудь глупость. То он с бандюгами связался, то на Север сбежал. И, конечно, вечно это уничижительное — «а, этот, интернатовский».

Поискав глазами соль на столе и не найдя ее, Андрей зажевал непросоленную кашу.

Зато теперь он — суворовец! За последние дни, прошедшие с момента оглашения результатов экзаменов, Андрей часто, особенно перед сном, произносил это слово, словно пробуя его на вкус, но до сих пор до конца не веря, что теперь имеет право называть себя так.

Они стояли на плацу: абитуриенты и родители. На крыльце — полковник Ноздрев, другие офицеры, на которых с надеждой смотрели все, кто еще не знал, будет ли он через пару минут светиться от счастья или со стыдом простится с надеждой надеть суворовские погоны.

Ноздрев назвал имена курсантов первого и второго взвода, затем представил командира третьего взвода — майора Василюка. Ничего себе мужик: уверенный, сильный и лицо располагающее, порядочное.

Василюк коротко кивнул и отступил на шаг. Абитуриенты снова напряглись — ведь сейчас полковник мог назвать их фамилии.

— Гришин.

Улыбка, «я» неуверенное, — и на крыльцо.

— Горяев.

На крыльцо, счастливчик!

— Демин.

Вскрик. Это не выдержала мать Демина.

На крыльцо.

Андрей не завидовал. Никогда и никому, вплоть до того момента, когда вдруг понял, что его фамилию теперь точно не назовут, да и не могут назвать. После вчерашнего.

Когда они уже покидали кабинет русского языка, оставив на столе листы со своими работами, Андрей поискал глазами Сырникова и обнаружил его выходящим в коридор. Протиснувшись мимо других ребят, Леваков нагнал Сырникова и, схватив того за плечо, дернул на себя.

Сырников испугался. Точно испугался — даже веснушки коричневые побелели. Но быстро овладел собой. А может, просто решил, что противник больно мелок. Дернулся:

— Пусти. Дай пройти.

Но Андрей удержал его.

— Ты зачем соврал? Мог же промолчать?

Реакция Сырникова поразила его: тот даже глаз не опустил.

— Тогда бы нас вдвоем турнули. Смысл? Экзамен — это лес, а мы — звери, каждый кусает другого, защищая себя.

Андрей покачал головой:

— Нет, зверь, вернее — сука здесь только ты.

Что угодно он, наверное, смог бы стерпеть, но только не наглость и самоуверенность, которые сквозили во всем облике Сырникова. Все в этом парне, начиная от позы и заканчивая ухмылкой, казалось, говорило: «И что, чего ты добьешься этим — дело-то уже сделано». И пусть, подумал Андрей, пусть, зато я… Но сила, которую он собирался вложить в свой удар, пропала зря, потому что перед ними вдруг из ниоткуда вырос офицер. Майор Ротмистров, как Андрей узнал позже. Отец абитуриента Сырникова…

И вот один за другим теперь поднимаются на крыльцо будущие суворовцы, а Андрей стоит, с тоской разглядывая их счастливые лица, без малейшей надежды оказаться рядом.