Кирил Бонфильоли - После вас с пистолетом

— Нет, — ответил я, — упрекать их за это я не могу. Вообще-то я и сам бы в подобных обстоятельствах испытал соблазн-другой. А за что я могу — и буду — их упрекать, — так это за преднамеренные попытки проделать крупные и болезненные отверстия в моих жизненно важных органах, с которыми я сам еще не покончил.

— Да, — согласилась она. — Тут не поспоришь. Но их ведь уже упрекнули , не так ли, дорогуша?

— Так, так. А теперь не будешь ли ты все же любезна поведать мне, кто нанял эти липкопалые лапы закона. То есть, в тот момент, когда они, как говорится, взяли меня за хобот?

— Ах как изумительно ты говоришь по-американски, Чарли!

— Ты мне это брось — колись, кто дал им на меня Наводку.

— Это то же самое, что в Штатах мы называем «контрактом»?

— Ох да жахнуть жердью жабу! — взревел я — полагаю, впервые в жизни возвысив голос на супругу. — К дьяволу семантику — я хочу знать, на кого они работали!

— Pas devant les doméstiques [172], — пробормотала она. Джок покинул комнату подчеркнутым манером: интеллект его сравним с… ну, почти что чьим угодно, но пару фраз по-французски он знает. Одна из них начинается с «вули-ву кушей» [173], а вторую только что употребила Иоанна. Его можно ранить — у него есть собственная гордость.

— Они работали на мистера Ли, глупый, — сказала Иоанна.

— И где мистер Ли теперь, не скажешь?

Она сняла телефонную трубку, опять одарив меня той самой улыбкой; набрала номер и произнесла что-то на языке, коего я не распознал. Послушала секунд, наверное, тридцать, затем сказала нечто, прозвучавшее цифрами. Снова оделила меня той улыбкой, от которой в моем теле тают все хрящики, за исключением одного. Отбив… то есть, дала отбой.

— Мистер Ли в данный момент приближается к Международному аэропорту Джона Ф. Кеннеди, Чарли-дорогуша. Приземление у него — примерно через пятьдесят минут. Он летит в большом и удобном реактивном самолете, и на борту нет никого, кроме дюжины или около того его, э-э, проказливых друзей, шести настоящих агентов Интерпола, половины личного состава Бюро США по наркотикам и твоей подруги коменданта.

— Ты имеешь в виду эту кошмарную комендантшу из этого твоего адского Колледжа? — пискнул я. — Ты хочешь сказать, что все это время она была на стороне ангелов? И дальше ты мне сообщишь, что за участие в этих глупостях ей светит Орден Британской империи?

— Первый Орден Британской империи она получила, когда ты ходил в школу, Чарли. За десант в Бельгию. А четвертая степень его же засветила ей, когда она вывезла в 50-х из маленького югославского порта под названием Риека полный пароход венгерских ученых. Наименьшее, что она может получить после этой маленькой шалости — кавалерство второй степени. Хотя вообще-то я выдвигаю ее на пожизненное пэрство [174].

— Ты выдвигаешь…

— Да, дорогуша.

Похоже, тема на том исчерпалась. Но тут я придумал следующий вопрос:

— А что же ты рассчитываешь после этого получить, Иоанна?

— Тебя, дорогуша.

Я неистово заозирался: в комнате больше никого не было.

— Меня? — уточнил я.

— Да.

Ну что ж, подумал я. Задай глупый вопрос — получишь глупый ответ. Знала бы она, что полковник Блюхер предложил мне шанс на выживание в этой юдоли слез в обмен на проникновение в любую организацию, на управление которой могла бы претендовать Иоанна; знал бы полковник Блюхер, в какой убогий собачий завтрак я все это превратил. Я поднялся и учтиво озвучил нечто в том смысле, что мне настоятельно потребно встретиться с одним малым в баре «У Жюля» на Джёрмин-стрит.

— Да, сходи и хорошенько развейся, дорогуша; я уверена, ты меня простишь, если сегодня я не составлю тебе компанию.

Шах, мат и гол в мои ворота — как обычно.

Вот странность: в разных местах людям свойственно пить разное. К примеру, я терпеть не могу коктейлей с шампанским, однако всегда принимаю парочку от одной конкретной хозяйки, ибо коктейль с шампанским, как вам скажет любой, способен доставить вас туда, где живете, очень быстро, а два позволяют мне совершенно игнорировать чрезмерную сопатку, коей наделена эта дама, и сосредоточиваться на иных ее чарах, отличающихся великой исключительностью. Если говорить об остальных примерах, существуют некоторые пабы, где я с сугубой естественностью заказываю черпак «Гиннесса» и «половинку» ирландского на гарнир; в Джёрзи есть один, где крупную порцию виски мне наливают в бокал свежевыжатого апельсинового сока, презрев воздетые брови прочих питухов; еще в одном месте, где я могу не бывать годами, мне без лишних слов нацедят пинту лучшего горького, а рядом положат шариковую ручку, потому что знают: я пришел сюда решать кроссворд. В Оксфорде имеется итальянское заведение, куда я имел обыкновение заглядывать спозаранку по пути домой: там слишком тактичны, чтобы со мной здороваться, — они просто мешают мне массивный бренди с содовой и сострадательно помогают обхватить стакан пальцами. Существует даже такое местечко — за много миль от чего бы то ни было, — где я пью то, что, как мне представляется, зовется «Маргаритой»: оно происходит из заскорузлой от грязи бутыли без этикетки и, похоже, является 140-градусным томатным кетчупом. Примеры можно было бы множить, но клоню я вот к чему: по некой причине, стоит мне оказаться у «Жюля» на Джёрмин-стрит — а это, вероятно, лучший паб на всем белом свете, — я всегда заказываю канадский ржаной виски с имбирным ситро. После чего посылаю пианисту бокал вина с учтивым посланием, он мечет в меня учтивый же взгляд и «играет еще раз». Ингрид Бергман [176]не приходит никогда, но уж и помечтать нельзя, что ли?