Кирил Бонфильоли - После вас с пистолетом

— Я так и знал, — сказал я.

— А новый врадерец — всего ришь управряющий, сами понимаете. Теперь он доржен союзу много денег — как и все официанты, по самому своему социарьному статусу. Вы не можете не понимать, что все это требует крупного финансирования — гораздо борьшего, нежери могут обеспечить чренские взносы. И ваша очароватерьная супруга обеспечивает нас этими финансами через свою организацию. Отчасти — поддерживая наши денежные потоки, отчасти — предоставряя своих способных юных реди в качестве курьеров, чтобы мы имери возможность корректировать запасы наших рекарственных средств в международном масштабе. Мне кажется, вот и все, что вам нужно знать, а?

— «Краса — где правда, правда — где краса!» [123]— вот знанье все… и все, что надо знать, — сказал я, глубоко зачерпывая из Греческой Вазы.

— Простите?

— Из Китса.

— Кица?

— Да — это значит «ласковая киска».

— А. Я могу устроить…

— Прошу вас, не утруждайте себя — тем самым я лишь признавал, что мне передали информацию, которую вам было разрешено мне передать.

— Я быр с вами откровенен, мистер Маккабрей. Вы же не сомневаетесь в этом, я надеюсь.

— Разумеется. Санта-Клаус жив. Вы получите свою сахарную глазурь. До встречи завтра в Вашингтоне?

— Как оно, Чарли? — вскричал Хамфри, когда меня сопроводили в его со вкусом обставленную святая святых — иначе кабинет — в Посольстве на следующий день.

— Как-оно, как-оно, Хамёныш! — учтиво парировал я. Мы обменялись еще рядом учтивостей, без зазрения употребляя полезную фразу «как оно». Позволяет не думать, изволите ли видеть, а также избавляет человека от рутины припоминания, женат ли собеседник, разведен, моносексуален либо иное. Но что лучше всего — спасает от опасности осведомляться о его родителях. Хамфри, видите ли, — отпрыск довольно древнего ирландского семейства, а это означает, что по крайней мере один из его ближайших и дражайших, закованный в цепи, сидит в подвале, питаясь сухими корками и для развлечения отгрызая головы пробегающим крысам.

Более того: все это «как-онотельство» предоставило Хамфри возможность извлечь из кармана визитную карточку, на которой были аккуратно отпечатаны слова: «ЭТО ПОМЕЩЕНИЕ ПРОСЛУШИВАЕТСЯ». Я энергично закивал — что он, вероятно, воспринял как понимание, но я имел в виду согласие; виновную заведомость, если угодно.

— Выпивать слишком рано, я полагаю? — спросил он, глянув на свои часы.

— Напротив, черт возьми, как бы не слишком поздно, — ответил я, поглядев без нужды на свои. — Вкатывай жизнетворные жидкости без промедления.

Он подошел к буфету, отомкнул его и вытащил два пухлых конверта, которые я ему посылал, сопровождая выемку воздеванием бровей и вопросом:

— Скотч или бурбон?

— Оба, — весело сострил я.

— Жадный подлец, — рассмеялся он, вручая мне оба конверта, за которыми последовал огромный стакан бренди с содовой: фактически, он знал, что именно это мне потребно в такое время суток. (Этих ребят в Разведку берут не за красивые глаза; что бы там ни утверждали изготовители лосьонов после бритья.)

Некоторое время эдак изящно мы вустерировали, безмолвно хихикая при мысли о мрачноскулых ФБР-овцах и суроволобых ЦРУ-шниках, которые в неистовстве рассылают «запросы на слежение, код Оранжевый-5» на таких жемчужин «Клуба Трутней» [124], как Хиха Проссер или Дурик Фунги-Фиппс. (Вообще-то есть надежда, что «Клуб Трутней» они примут за кодовое наименование новой конспиративной квартиры «Фирмы» в Лондоне — и, зная их, мы почти можем быть в этом уверены.)

Пока мы праздно перекидывались этими вустеризмами — а мы оба с ним убежденные кидуны подобными вещами, — он подвинул ко мне по столу блокнот для записей, и я накарябал на нем довольно новостей, чтобы ему щедро воздалось за его доброту. А точнее: я записал все мне известное о том, что, насколько я знал, знал полковник Блюхер, если я выражаюсь ясно, — вместе с парой других клочков информации, которые дали бы Хамфри фору и то, чем можно с полковником поторговаться. С крайним тщанием я отобрал и то, что следует опустить: он бы все равно не поверил, да и в любом случае подобное касалось прежде всего моей собственной безопасности. («Празден, разумен, нечестен; нацелен на выживание», — гласило резюме моей последней школьной характеристики, и я с тех пор не изменился: я вам не бабочка.)