Ответ был прост, ибо вопрос ставился лишь риторически: либо сносить эти стрелы и каменья, либо потерять свою долю в обмене жизнь-на-смерть, о котором мы уговорились с Блюхером. У меня не имеется особых возражений против смерти как таковой — она уплачивает по всем счетам и перекладывает на чужие плечи необходимость прятать порнограммы, незаконное оружие, уличающие письма: все это теряет в важности, когда на вас сверху вываливают шесть футов грязи. С другой стороны — я отчетливо помню, как сурово говорил «с другой стороны» своей зубной щетке, ее прополаскивая, — с другой стороны, вишь-ли, смерти в данный момент я не жаждую. Перво-наперво, на меня пока не снизошла господня благодать, а если говорить по существу — я весь пылал жаждой мести вероломной Иоанне, сыгравшей со мною такую кошмарную шалость с имплантатом капсулы кварцевого распада. (В аэроплане я уже собирался просить стюардессу прислушаться к моим «везикулэ семиналес» [114] и сообщить, не слышит ли она какого-нибудь тиканья, но меня снова подвело владение французским. Как бы там ни было, она, возможно, все равно расценила бы просьбу как очень странную.)
«Хей-хо!» — подумал я и быстренько порысил в гостиничную аптеку, где совершил покупку-другую. Не думаю, что когда-либо раньше у них спрашивали полкило детской присыпки. Кроме того, я приобрел конвертов покрепче и марок. Много марок. Краткое путешествие обратно в номер, еще одно — в почтовое отделение, и вскоре я уже развалился в кресле, а мои синдромы реактивного отставания прекрасно реагировали на лекарство, которым я их поил, хоть голод мой и оставался неутоленным. Только такой железный человек, как я, мог выстоять противу соблазна позвонить и заказать сэндвич-два, но я вверился Иоанне: если она говорит, что в недалеком будущем я съем хороший ужин, то недалекое будущее и есть то, где я упомянутый ужин съем.
Не сказать чтобы я не испытывал ни ёрза трепидации в ожидании принимающей стороны. К тому времени, когда блямкнули в дверь, я уже разложил в уме шансы: семь к трем говорили, что это будет мафиозо с набивными плечами, который «обшмонает» меня прежде, чем угощать «спагетти кои вонголе» [115] плюс прожаренными маленькими «дзуккини» [116] с неощипанными цветочками и кучами жареных «пиперони» [117]на гарнир; однако десять к семи утверждали, что явится изящная садистка, которая обшмонает меня лишь глазами, после чего заставит пригласить себя в «Сарди» [118]или куда-нибудь вроде, и там потребует заказать фазана под стеклом — самую тоскливую бакалею на свете.
Я оказался не прав — далеко не впервые. Ибо когда я ответил на блямканье, в номер ко мне просочился не кто иной, как дородный китайский джентльмен, на чьих коленях я некоторое время гнездился в «Боинге 747».
— Харроу, — крайне учтиво сказал он. Я взглянул на его галстук:
— Вы наверняка имели в виду Клифтон [119]? О, да, простите, я понимаю — и вам херро. Выпьете?
— Спасибо, нет. Я порагаю, вы городны? Кончайте сидеть.
Я и кончил. Вернее, встал.
Вас едва ли удивит, что удостоили меня китайской еды — но в совершенно нерядовом китайском ресторане, безо всей этой мерзости, которой я ожидал по своим первым впечатлениям о Чикаго: этот город, похоже, стремится постичь, насколько низок может быть нижайший общий знаменатель. (Спешу прибавить, что кое-кто из моих лучших друзей может оказаться чикагцами — особо не афишируя сего факта, — но доводилось ли вам вдыхать аромат Чикаго-ривер, когда она катит свои сальные воды под девятью мостами Города Ветров? Известно, что из нее, прижимая к носам надушенные платочки, бежали аллигаторы. Что же до порывов дохлятины с самого озера Мичиган, «фу!» — и близко не точное слово.)
Ресторан этот, как я упомянул выше, пока не подхватил экологию, и отдаленно не напоминал те заведения, где балбесы смешивают три-четыре блюда и пожирают проистекающую гадость с чипсами и соевым соусом, а официанты непроницаемо наблюдают за ними, думая о своем. Нет, то было редкое место, где не существует меню — вам просто-напросто приносят череду крохотных блюд с безымянным чем-то, чтобы вы поедали их по одному и безо всякого соевого соуса. Я попытался не разочаровать этих преданных своему делу официантов и одаренных поваров; а также попробовал заработать себе репутацию быстрейшей палочки для еды на северном Среднем Западе.
Выяснилось, что моего хозяина зовут либо Ри, либо Ли: мои сомнения здесь совершенно искренни. В Оксфорде у нас был профессор-кореец, который несомненно грассировал свою фамилию как «Ри», однако был убежден, что писать ее следует «Ли». И не наблюдал в этом никакой аномалии.
Читать дальше