Кирил Бонфильоли - После вас с пистолетом

Ничего подобного. Студентка, явившаяся мне из «хаха», была мала, тоща и, противу всех правил, облачена отнюдь не в предписанную Колледжем форму. На ней было нечто вроде спортивного костюма с капюшоном, тускло-небесного цвета — скорее похоже на маскировочный оттенок, принятый во французской армии, — только он был весь диагонально исчерчен темно-зелеными полосами и мазками. Как и ее лицо. Но я не модистка — я просто выстрелил ей в грудь.

То был чудесный выстрел. Вы когда-нибудь вспугивали очень быстрого фазана и знали уже в тот миг, когда нажимали на спуск, что промахнуться никак не можете, и птица рухнет аккуратно, вполне замертво и так близко к вашим ногам, что собаке просто нечего будет делать, кроме как одобрительно стучать хвостом? Нет? Ой. Ну что ж — доводилось ли вам тогда за покерным столом тянуть карту к вашим 7, 8, 9 и 10 с абсолютной уверенностью, что она окажется 6 или вальтом? Тоже нет? Нет — в самом деле нет ? Тогда вы — явный гольфер, и вам знакомо чувство, которое никогда не устают описывать все гольферы: в тот миг, когда заканчиваете замах, вы убеждены, что удар получится по-настоящему смачен, ваш мячик вылетит точно на лужайку, и вы пожалеете, что играете всего лишь на какую-то паршивую пятерку.

Это, как я уже сказал, был чудесный выстрел с такого расстояния: он попал девушке прямехонько в центральную вертикальную ось, в аккурат посередине между пупком и ключицами. Будь у меня настоящая пуля, она бы прихватила с собой добрый шмат ее грудины, мясорубкой протащила бы сквозь аорту и не прикончила бы девушку моментально, а, быть может, предоставила ей секунды полторы, за которые означенная девушка успела бы пожалеть, что не выбрала себе никакой другой карьеры.

Реакция раненой была медленной — или же девушка просто оказалась тупицей: она сбилась с шага и глупо уставилась на свою «рану», озадаченно потрогала кляксу белого порошка, поднесла пальцы к губам и полизала. Я поднял из-за кочки голову и жизнерадостно сообщил ей, что она убита. Девушка в меня выстрелила — что не по правилам. Я не стал тратить времени на протесты, ибо пуля ее ударилась о камень в кочке и с визгом унеслась «ан рикоше» [80]. Явно не графитовая. «Сука!» — сердито подумал я и выпустил пару патронов в ее закамуфлированное лицо — это было тоже не по правилам. Одна пуля, судя по эффекту, вступила в контакт с целью: девушка завопила и схватилась за лицо руками. Странно было то, что кричала она не на одном из слышанных мною европейских языков, и доносились до моего слуха эти крики посредством довольно низкого тенора. Мужским голосом.

Когда я выпрямился, с другой стороны последовал новый выстрел, и я почувствовал, как меня что-то крепко дернуло за гимнастерку в области талии: из «хаха» выбирался еще один азиат в сходном камуфляже. Я знал, что у меня в обойме остался последний патрон — твердая гильза, медно-никелевая пуля, — но я всегда ставил свою личную безопасность выше оной тех людей, которые пытаются меня убить. Я выстрелил ему в голову. Он умер, не жалуясь и никакой реплики мимоходом не бросив.

Тут выбрался из канавы третий человек, замаскированный точно так же. Это плохо — пистолет у меня опустел, а в запасной обойме — сплошной графит. Пока я шарил в кармане, от лесопосадок у меня за спиной долетел некий благовоспитанный звук — словно по столу забарабанили пальцы банковского управляющего. Человек выпрямился во весь рост, озадаченно уставился себе в грудь, как и первый парень, и рухнул бездыханно. Я развернулся, все еще пытаясь извлечь из кармана обойму.

Из-за деревьев показалась Иоанна. В руках она держала любопытной формы пистолет-автомат, подобных коему мне раньше видеть не доводилось.

— Что новенького, киска? [81]— доблестно проблеял я.

Она запечатлела на моей щеке супружеский, однако формальный поцелуй, после чего рысью направилась к «хаха» проверить, не осталось ли там других извергов в человеческом облике. Не обнаружила больше ни одного. Малого с подбитым глазом мы забрали с собой в Колледж.

За чашкой чая в кабинете комендантши — или «берлоге», как она предпочитала ее именовать, — мы болтали о том и об этом. Иоанна свою чашку чая называла «Генералом Монтгомери» — в ней содержался устрашающе сухой «мартини», а звался напиток так из-за того, что пропорция джина и вермута в нем была двенадцать к одному [82]. В моей чашке плескался с избытком заслуженный «Красный Гребень Делюкс» — жидкость, явно разработанная для сдергивания людей с самого края могилы, — а комендантша рассудительно потягивала неразбавленный флотский ром. Настоящий же чайник бурлил, нелюбимый, на своем подносе.