Арне Гарборг - Мир

В первую ночь пути Каролус и Катрине ночевали на хуторе в горах к северу от усадьбы Водал. Наутро, едва они собрались в дорогу, прибежал сын хозяина:

— Два ленсмана и с ними двенадцать человек стоят у дверей и хотят поговорить с цыганами! У них ружья!

Каролус и Катрине переменились в лице и посмотрели друг на друга.

— Дело ясное, — пробормотал Каролус.

— Они уже здесь, — сказала Катрине по-цыгански. — Как ты думаешь, ты сможешь удрать?

— Запросто, моя девочка!

— А если схватят, не вздумай ни в чём признаваться!

— Попробуй тут отвертись, стоит только взглянуть на нашу одёжку…

— К чёрту! Иди же!

Каролус повернулся к жене хозяина — она побелела как мел и дрожала от страха:

— Выйди-ка, дорогая, и скажи ленсману: тот, кого он ищет, стоит за дверью. А ещё скажи: моя жена, её уже здесь нет, она ничего не знает. Не забудь про это, милая!

Хозяйка подалась к выходу.

Каролус крепко сжал свой нож и направился следом. Когда он вышел из дверей, ленсман приказал ему остановиться, но Каролус двинулся дальше. Люди метнулись было к нему, пытаясь его схватить, но он тут же резко развернулся и вытащил нож:

— Ну, кто смелый? Подходи!

Люди вздрогнули и остановились.

В тот же миг Каролус бросился бежать по направлению к горной осыпи, на запад от усадьбы. Когда крестьяне пришли в себя, он был уже на расстоянии ружейного выстрела. Они побежали за ним, но напрасно: крестьяне были грузными, а цыган — как пушинка, и вскоре он уже скрылся в горной расщелине чуть ли не прямо над головами у них.

Они стояли в снегу, размахивая ружьями и старыми заржавевшими саблями, таращили глаза и не знали, что придумать.

К ним присоединились ещё крестьяне; все были вооружены. Вскоре их было так много, что они могли окружить осыпь и не дать цыгану выйти оттуда. Каролус понимал это. И он видел, что ему нужно быть начеку; скрыться в горах где-нибудь поблизости он не мог.

В тихом, морозном свежем воздухе он слышал голоса некоторых.

— А что, ведь бабу его поймали? — спрашивал один.

— Да, — отвечали ему, — она выла и кусалась, но теперь сидит взаперти и хнычет.

— Бедняжка!

Пожалуй, лучше всего было сдаться. Если они уведут Катрине, он пойдёт за ней; вдвоём им будет легче, чем ей одной.

К тому же ему могут смягчить наказание, если он сдастся добровольно. Каролус вылез из своего укрытия и спустился к ленсману. Поднял своё смиренное лицо и заявил, что он не желает расставаться со своей женой:

— И вам вовсе не нужно вести меня силой. Я сам пойду, по доброй воле.

Ленсман был рад.

Вместе с цыганом, бок о бок, они вернулись в усадьбу. За ними с ружьями и саблями следовали крестьяне, как почётный караул.

…Вечером Каролус и Катрине сидели под арестом у ленсмана.

Они сидели под охраной каждый в своей каморке. Всё, что они могли, — стучать друг другу в стенку.

Каролус был необычайно грустен. О многом передумал он в этот день. Боже; его схватили, привели сюда и посадили за воровство; он никогда не думал, что такое может случиться.

А отец, бедняга! Бог ведает, где он теперь скитается. Возможно, и его схватили. Господи, помилуй нас, всякому сыну страшно подумать о том, что его отцу на старости лет пришлось пережить такое.

Но теперь уже ничего не поделаешь, а хуже всего было Катрине.

Каролус, безусловно, должен был сделать всё, чтобы её освободить. После того что случилось, ей придётся сидеть на хлебе и воде. Но в любом случае — им суждено расстаться.

Каролуса могли посадить в тюрьму и на год, и на два. Обретёт ли он снова Катрине, после того как покинет обитель скорби?

Она добрая женщина — в этом нет сомнения. Но вряд ли она продержится одна так долго, к тому же они не сочетались законным браком. Каролус знал одного типа, который пытался клеиться к ней и так, и этак; а все мы знаем, насколько слаб человек, в особенности женщина.

Каролус думал и думал, и на сердце его становилось тяжело и уныло. Без Катрине он не мог жить, теперь он понимал это как никогда. Она немного раздражала его, когда была пьяна, но в остальном лучше неё он не знал никого.

Он должен был высказать ей свои мысли и печали. И поскольку не было никакой возможности вступить с ней в разговор, он решил попытаться спеть для неё.

Он начал громко, так что сторожа вздрогнули. Он затянул старый цыганский мотив — странная мелодия, трогательная и простая, как ветер, завывающий в трубах.