Арне Гарборг - Мир

Наступил первый по-настоящему погожий весенний день, а на другой день было невозможно сидеть дома.

Лёгкий и прозрачный небосвод висел над землёй, как светлый сон. Солнечный свет растекался по всему огромному миру, сверкал и горел повсюду; мягкий, солёный морской воздух смешивался с лёгким, свежим горным ветерком с востока; тысячи ароматов трав, древесных соков и свежего навоза примешивались к нему; так радостно и приятно было дышать. И воздух окутывал всё тело, как будто погружённое в прохладную ванну. С пригретых солнцем горок и бледнеющих лугов поднимался жаворонок с песней к небу и к солнцу, наполняя голубой небосвод радостью и звенящими трелями, словно от серебряных часиков.

Вдоль каменных изгородей и придорожных канав зазеленела свежая трава, зажелтели и засияли новорожденные мать-и-мачеха и лядвенец. Маслянистая водяница расцвела на болотах и у ручейков; молодые листочки распускались, разрастались и покрывали своим лёгким цветом зеленеющие рощицы. Восковница, ива и молодой вереск цвели и благоухали на болотах и на полях жарким, острым пряным ароматом. А вокруг повсюду резвилась птица. Парами, стайками, серые и коричневые, жёлтые, пятнистые и белые птицы, радостно скачущие, весело галдящие; они дрались, клевали друг дружку, стрекотали и хохотали, распалённые любовной страстью, опьянённые солнечным светом; они сверкали крыльями, белыми грудками, прыгали и скакали от радости и весеннего блаженства. Высоко в небе то и дело пролетали чайки, одна или две; сонно взмахивая крыльями, они летели к морю, радостными и отрывистыми криками предвещая хорошую погоду; появлялись дикие утки, иногда — гагара, пара цапель, стая диких гусей — благородных птиц из дальних краёв, которые спешили, вытягивая длинные жаждущие шеи, к северу, к тихим затаённым холмам и озёрам, далеко-далеко, куда никто не сможет добраться.

Над болотами чибис грохотал резко и отрывисто, и его страстные крики были похожи на звуки скрипки. Там мелькали белые серебряные грудки, с треском хлопали широкие крылья. На одиноких кочках среди вересковой пустоши восседала коричневая ржанка с бархатно-чёрной грудкой и пела любовную песнь, полную чистых и жалобных звуков флейты. Кулик, красноножка и прочие болотные птахи легко и изящно скакали на красных лапках и звали друг друга; и первый раз в этом году было слышно кукушку в рощице за усадьбой Стурбрекке:

На востоке синела горная цепь, свежевымытая и украшенная, будто к празднику. Равнинная земля простиралась вверх и вниз, свежая и тёплая, окутанная мягким, лёгким весенним туманом. А за ней сияющей голубой лентой разливалось море.

И словно вздох пронёсся по миру: пришла весна! И теперь мы будем жить ещё немного, будем жить и резвиться, жить и трудиться, долго, долго, пока мы в силах, до самой зимы.

…Гуннар и Йорина отправились на пастбище, дабы расчистить лужок. Отец уехал в Осе на собрание, и его ждали не раньше позднего вечера; работалось легко, и день был прекрасный; дети были в хорошем настроении так, что не узнавали самих себя.

Солнце ласкало им спины и щекотало шеи, и весь мир был светлым и тёплым. Обычно всё вокруг казалось таким ужасным, но сегодня всё было замечательно. С лугов и болот поднимались запахи, такие приятные и греющие, что дети впадали в лёгкое, сонное забытье. Им было хорошо вместе, и они радостно болтали. Йорина учила Гуннара новому языку.

«Да» звалось «дедева», «нет» — «недевет»; «хедевоведеве» было то же самое, что «Хове». Гуннар упражнялся, пытался говорить, и вскоре он мог уже составлять целые предложения. Так что вскоре они смогут говорить всё, что хотят, даже если отец стоит рядом и слушает!

Но Йорина испугалась: а вдруг он спросит, о чём они разговаривают?

— И тогда нехорошо лгать и утверждать, что это просто так!

Это правда. Об этом Гуннар не подумал.

Он стоял на коленях и ворошил палочкой маленькие камушки.

— Вот было бы здорово научиться делаться невидимым! — пожелал он.

Йорина работала граблями, собирая мусор и труху в корытце, чтобы потом унести его с собой.

— Только подземные жители могут становиться невидимыми, — сказала она.

Они принялись болтать о подземных жителях, о которых Гуннар почти ничего не слыхал раньше; работа потихоньку двигалась.

— Почему они могут, а мы — нет?

— Да, не говори! Это было бы здорово!

— Да, и даже полезно, иногда… А болотный человек может делаться невидимкой?

— Да он и есть невидимка! Мы видим только его сияние, и то не всегда.