Марта Фомина - Детство Ивана Грозного

Елена до рассвета проплакала — на этот раз она оплакивала дядю. Это был фантазер, сумасброд, но прежде всего себялюб. Несбыточные честолюбивые замыслы не давали ему покоя. И чужие люди, и родственники, служили лишь пешками в затеваемых им авантюрах. Он часто проигрывал, но всегда с азартом кидался в новые приключения. И все-таки он был ее родным дядей…

Наутро Аграфена стукнула уже не в черную, а в парадную дверь, назвалась. Елена открыла ей. Мамка стояла на пороге, веселая, жизнерадостная, одетая как положено боярыне, только, пожалуй, чуть праздничнее обычного.

— Все позади, матушка-государыня. Скоро заутреня, пора будить великого князя.

Долго убивалась по деверю неутешная княгиня Анна. Она смутно догадывалась о том, что старшая дочь как-то связана с этим арестом, но ничего не могла доказать, причастные к тому лица не выдавали тайны. Она умоляла Елену еще раз вызволить дядю, но дочь раз и навсегда дала понять, что это невозможно: она сама оклеветана, а дядя так явно добивался власти в Боярской Думе и вел себя столь неосмотрительно, что вызвал враждебность со стороны бояр, среди которых слыл чужаком-изменником. В этом была немалая доля истины, так как сторонники дяди гуляли на свободе: Михаил Воронцов, например, хотя и был вначале арестован и удален из Думы, остался не наказан, а со временем даже награжден почетным титулом главного воеводы и наместника Новгорода.

Опекунский совет по существу развалился. Узнав об аресте Глинского и его приспешников, Семен Бельский и окольничий Иван Ляцкой испугались, что их постигнет та же участь, и бежали из Серпухова в Литву. В это время Иван Бельский в Коломне обустраивал воинский стан по поручению Боярской Думы, как вдруг его схватили, заковали в цепи и отправили в тюрьму, обвинив в сговоре с братом Семеном и Иваном Ляцким. Однако Дмитрия Бельского не тронули, и он затаился тише воды, ниже травы. Узнав о событиях, князь Андрей безвылазно сидел в своем удельном городе Старице и только на словах считался членом опекунского совета.

Гонения не коснулись лишь многочисленного и воинственного клана Шуйских.

Зато резко возрос авторитет великой княгини Елены и Овчины Телепнева-Оболенского: они помогли Боярской Думе развалить ненавистный верховный опекунский совет. Елена, конечно, кривила душой, уверяя мать, что сама пострадала; наоборот, она как никогда окрепла, что бы ни говорили о ее отношениях с Овчиной. Зато дядю, заточенного в ту же темницу, из которой она его вызволила, теперь обвиняли во всех смертных грехах: в Литве он-де отравил государя Александра, а на Руси — Василия Третьего, и его семью хотел отдать на растерзание польскому королю.

Елена понимала, что это подлая клевета, но не возмущалась. В отличие от дяди, который, добиваясь успеха, терял контроль над своими поступками и витал в облаках, племянница училась твердо взвешивать каждый свой шаг. Еще недавно, вспоминая покойного мужа, она кипела гневом из-за того, что он не завещал ей править Московским государством. Теперь она поняла, что это привело бы ее к провалу: та же легендарная Ольга была русской до мозга костей. Не Игорь, а его дружина возвела ее на престол, а ей, чужеземке, бояре не поверили бы, стань она хоть семи пядей во лбу. Ранее она жаждала сидеть в Стольной палате рядом с сыном — теперь уступала это место Овчине: можно править и из женских палат руками влиятельного и верного до гроба слуги и любовника. Она твердо усвоила: надо считаться с местными обычаями, писаными и неписаными законами народа, которым ты хочешь владеть. И держалась теперь скромно, не кичилась перед боярами, выслушивала их советы и соглашалась, на деле творя свою волю.

Как верная вдова покойного великого князя Василия, она взялась закончить то, что он не успел при жизни. За полгода звонница, недостроенная мужем, была завершена и, как он того хотел, ясными колокольными голосами возносила к Господу ее вдовьи молитвы за него. Земляной ров и пятикилометровая каменная стена опоясали Китай-город — новая неприступная преграда врагам. Если и посмеют дойти до столицы, то лягут под ней костьми. Отстраивались порушенные и возводились новые крепости на окраинах Руси: пусть не только москвичи, но и весь народ знает, что не чужеземка она, а до глубины души русская, раз так заботится об укреплении рубежей державы.