Марта Фомина - Детство Ивана Грозного

По сути, — рассуждала Елена, — он бросил старшего сына в руки чужих людей, и таким чужаком был прежде всего ее честолюбивый дядя Михайло, себялюб до мозга костей. Для него племянница — всего лишь ступенька в лестнице, ведущей к власти. Он уже перешагнул эту ступеньку и теперь в ней не нуждался. Отныне племяннице, как и ее матери, отводилось место на задворках его жизни. Но если Анну, боготворившую деверя, это вполне устраивало, то Елену приводило в бешенство: в ней текла та же буйная кровь с немалой толикой татарской — ее прапрадед, разбитый на куликовом поле Мамай, в борьбе с Тохтамышем был свергнут; сыновья бежали в Литву, крестились и получили в дар Глинск с прилегающими угодьями.

Елена задыхалась в затхлой атмосфере сплетен, пересудов и обожания домашнего божка-дяди. Единственной отдушиной стали разговоры с Иваном Овчиной, который приводил из Стольной палаты ее сына. Овчина обладал даром изображать события в лицах. Это ему так удавалось, что Елена, Аграфена и Ваня хохотали до слез.

Ване шел уже пятый год. Наблюдательный и не по годам сообразительный мальчик одним из первых заметил возникшую симпатию между матерью и любимым наставником, и по-детски радовался счастью близких ему людей. Случалось, что сидя на руках Овчины, он обнимал мать за шею и притягивал их обоих к себе, так что они сталкивались лбами. Такое он проделывал раньше с тятей и мамой. Прошлое как бы возвращалось и дарило Ване счастье, по которому он так тосковал.

Аграфена давно заметила нарастающую тягу между великой княгиней и любимым братом. Она старалась оставлять их наедине, издалека крестила обоих и следила, чтобы никто не застал врасплох.

Но, как говорят, все тайное со временем становится явным. Выдавали лица, вспыхивавшие румянцем при встрече, долгие взгляды, ответы невпопад. Оба были молоды и еще не научились притворяться.

Поползли слухи. Сначала осторожные — шепотом на ухо, потом начали говорить открыто, во всеуслышание. Михаил Глинский, как это часто бывает, узнал обо всем последним, и возмущению его не было границ: его племянница, молодая вдова и великая княгиня, мать великого князя?! Да быть этого не может!

Потом до него дошло, что эти слухи страшны не Елене, а прежде всего ему: с таким пятном не удастся возглавить Думу! Не осуществить задуманное! Какого же дурака он свалял, приравняв боярина, занимающего важный пост конюшего при дворе, много раз отмеченного за воинскую доблесть, к простому дядьке, приставленного учить малолетку хорошим манерам. Этот Овчина — не ягненок, а волк в овечьей шкуре! Молодой, да ранний!

Вспомнилось, как на заседаниях подходили к нему думские бояре: чаще не он к ним, а они к нему! — как обходительно и подолгу Овчина разговаривал с ними.

Попав в опекуны, Михаил Львович как-то упустил из виду, что ему надо добиваться первенства не только в опекунском совете, но и в Боярской Думе, которой Василий Третий тоже перед смертью поручил заботиться о наследнике. Опекунский совет ей, как кость в горле.

Надо было Действовать и немедленно!

Сначала он призвал к себе невестку, выложил ей без утайки все услышанное и свои собственные соображения. Лицо Анны от волнения покрылись красными пятнами. Сочувствуя деверю, она ахала и охала, но он тут же грозным взглядом заставил ее умолкнуть и распорядился отныне не сводить с дочери глаз, не подпускать к ней Овчину даже на пушечный выстрел и сейчас же, немедля собрать у себя в горнице членов семьи, кроме маленького Вани и Аграфены. И не сообщать причины сбора.

Анна немедля бросилась исполнять приказание, и скоро в ее прихожей с встревоженными недоумевающими лицами уже сидели все ее дети: старшая дочь Елена, сыновья Юрий, Михаил и младшенькая, еще совсем юная Анастасия.

Михаил Львович пришел последним и, стоя у дверей и не сводя возмущенного взгляда с племянницы, произнес обличительную речь. Он не выбирал выражений, обвиняя ее в грехах, ничем не доказанных. Униженная и оскорбленная до глубины души, Елена бросилась к выходу, но дядя преградил ей путь. Театральным жестом показывая на братьев и младшую сестру, он продолжал:

— Но ты, развратница, не только опозорила малолетнего великого князя и покойного супруга, но лишила своих братьев возможности подниматься по службе, а младшую сестру Анастасию — достойно выйти замуж!

Анна завыла, Анастасия захныкала, братья качали головами и бормотали что-то нечленораздельное. Елена с отчаянным усилием оттолкнула тщедушного дядю и по переходам ринулась в покои старшего сына. В голове билась одна страшная мысль: а вдруг теперь разлучат с Ваней? Отрежут от всего мира? Чтобы смыть со своей княжеской фамилии черное пятно и обелиться перед клеветниками, дядя пожертвует не только племянницей, но и Ваней: обречет на полное сиротство, а может, и на смерть!