Дмитрий Остров - Перед лицом жизни

— Ты все рассуждаешь, — сказал Капелька, — а вот, к примеру, оставили тебя одного в квартире, что ты будешь делать?

— Я завязал… Мне теперь брульянты клади — не возьму.

— Божись.

— Век свободы не видать — не возьму.

— Ты ее и так не узнаешь, — сказал Капелька злобным, дрогнувшим голосом.

— Почему это я не узнаю свободы? — с горечью спросил Марфушка. — Мне Константин Петрович досрочную будет хлопотать. «Я для тебя, говорит, сделаю все возможное, и ты увидишь свободу. Только ты работай честно». А меня черт под пилу поднес. Видишь, как расхватило? — Он показал Капельке забинтованную руку и, что-то вспомнив, пошел к двери, волоча за собой половую щетку.

— Слушай, Марфутка, а Антоша здоров?

— А чего же ему сделается? — сказал Марфушка. — В карты он больше не играет, норма у него старая, полчаса пошуровал — и кочергу на место. Хлеба-то он полтора кило получает, смотри, сколько выметать приходится. Хоть бы убавили, что ли.

— Ну, ну, каркай. Накаркаешь шестисотку, придурок, — сказал Николаев-Российский.

Перед обедом к ним пришел воспитатель. Он поздоровался со всеми и, увидев Капельку, недоуменно пожал плечами и подошел к нему.

— Ну, — сказал он, — опять приплыл?

— Приплыл, — сказал Капелька.

— По какой же статье?

— По пятиосьминной с нарезкой.

— Я тебя серьезно спрашиваю.

— А я серьезно не знаю… Ехал поездом и в окно глядел. Знаете, гражданин воспитатель, поля там всякие, полустанки. Ну, думаю, наконец-то жизнь. И вдруг меня снимают. Вяжут ни за что и говорят: «Запечатайте его в конверт и отошлите обратно».

— Какое безобразие, — сказал воспитатель и засмеялся. — Так еще может и до суда дойти.

— И дойдет, — сказал Капелька, — они клавши подберут. Дескать, судился, рядился, бежал и не остановился…

— И в самом деле, почему бы тебе не остановиться? — спросил воспитатель.

— А все забываю, — сказал Капелька. — Как только разбегусь, так прямо пулей и влетаю в эти ворота. Вот и про статью забыл.

— А ты все-таки вспомни.

— Да ведь статья-то наша известная, — сказал Капелька, — сто шестьдесят два и ни нуля больше.

Он разговаривал лежа, и уборщик руками показывал ему, что надо вставать и не ссориться с Константином Петровичем.

Константину Петровичу почти не говорили дерзостей и в шутку его прозвали «архиереем».

Это был всеми уважаемый пятидесятилетний седой человек. Он был участником двух войн, и эти войны не ожесточили его мягкого характера, и многолетняя работа в колонии не надломила его души. Константин Петрович работал много и терпеливо, и однажды, когда вся страна запела песенку одного из его бывших воспитанников, он целую ночь пролежал без сна, переполненный звуками этой сибирской песенки.

Он был терпелив даже к таким, как Капелька, который лежал на топчане и нагло плевал на пол, словно стараясь попасть в сапог воспитателя.

— Интересное положение, — сказал Капелька, — я вот лежу и думаю…

— А почему ты лежишь, когда с тобой разговаривают старшие? Встань сейчас же!

Капелька попробовал подняться, но снова опустил голову и положил ноги на одеяло.

— Не могу, — сказал он. — Не успеешь приехать из отпуска, а тут тебе начинают заповеди читать. Можете вызывать конвой…

— А зачем мне конвой? — сказал воспитатель. — Завтра пойдешь кирпичи таскать.

— У меня сердце плохое, — глухо сказал Капелька, и ему вдруг стало как-то неловко ломаться перед Константином Петровичем, и он встал с топчана.

— Конечно, — сказал Капелька, — эксплуатировать вы меня можете сколько угодно, а вот профессии научиться я должен у чужого дяди. Кирпичи таскать! Пускай их ангарский медведь таскает!

— Ну хорошо, — сказал Константин Петрович, — тогда ты их будешь чистить.

— Не буду, — сказал Капелька, — я на пенсию буду подаваться.

Константин Петрович громко рассмеялся и покачал головой.

— Ну и орел! — сказал он. — А работать ты все-таки пойдешь. Ты знаешь, мой тебе совет, иди в бригаду к Богданову, помнишь, у которого во сне золотой зуб украли…

— К нему мне нельзя, — сказал Капелька.

— Ну, тогда к Боброву.

— К Боброву мне тоже невозможно. Он до сих пор думает, что я у него хромовые сапоги треснул, а я их, гражданин воспитатель, и в глаза не видел.

— Слушай, Колесников, — сказал Константин Петрович вошедшему бригадиру, — ну-ка иди сюда. Возьмешь к себе вот этого пенсионера.

Колесников помялся и осторожно спросил:

— А что же я с ним буду делать?

— Будешь меня возить по цеху, — обидчиво сказал Капелька. — Подумаешь, работнички какие! Что он будет со мной делать! Будто я сил внутри не имею. Но только, гражданин воспитатель, я предупреждаю: в эксплуатацию я к нему не пойду.