Дмитрий Остров - Перед лицом жизни

«Мне нужны только два ружья, — писал он, — только два, и тогда никакие силы не сдвинут нас с этого места. Рубеж держу».

К вечеру прибыли противотанкисты с трофейной губной гармоникой, на которой пока что никто не умел играть.

Шли дни, и на этом участке все было спокойно. Солдатам не хватало табаку. Они все чаще вели задушевные разговоры, читали друг другу письма и, теперь уже наизусть зная участок врага, помогали нашим снайперам выбирать удобные позиции, а иногда и сами уходили в засады. Но однажды вечером немцы снова бросились в атаку. Шитов при свете ракет видел, как они поднялись с исходных рубежей и пошли по изуродованному полю тремя цепочками.

Они шли прямо на его пулеметы, и Шитов почувствовал, что на этот раз ему будет совсем нелегко сломить немцев.

— Всем хозяйством — огонь! — скомандовал он. — Огонь! Огонь!..

Но немцы шли как заводные, и, когда они были уже совсем близко, прибежавший сержант Маков сказал:

— Надо отходить, товарищ лейтенант, у нас взвод, а у них больше батальона.

— Беги, — сказал Шитов и посмотрел на свой автомат, — ты меня понял, Маков?

— Так точно, товарищ лейтенант, но вы не подумайте чего-нибудь худого… Вы же знаете, я не трус…

— А если не трус, так иди на свое место и передай, что будем драться насмерть.

— Есть! — сказал Маков и увидел, как кровь проступила на гимнастерке Шитова.

— Вы, кажется, ранены, товарищ лейтенант? — сказал Маков.

— Кажется, да, — сказал Шитов, — но от этого и ты не гарантирован. Иди и передай бойцам: будем драться насмерть.

С огромным трудом, но первую цепь врага удалось сломить у самой траншеи; вторая цепь замешкалась и стала растекаться по флангам, а третья попала в полосу артиллерийского обстрела и легла в кусты. Вскоре вражеская атака захлебнулась.

На рассвете пришла смена. Шитов сдал свой рубеж и, когда все уже было закончено, взял с бруствера горсть земли и осторожно пересыпал ее в ладонь новому командиру.

— Вот так, — сказал он, — меня научили передавать рубеж своим товарищам. Теперь эта земля твоя, и ты за нее держись.

Шитов в последний раз посмотрел на траншею. В небе светила ракета, она медленно опускалась между двумя сожженными немецкими танками и выхватывала из темноты полуразрушенный сарай и поле, где, наверно, еще немало прольется человеческой крови.

1942

Я сидел в блиндаже, у горящей печки, и, чтобы не заснуть, рассматривал английскую книгу со старинными гравюрами, изображавшими пустынные замки, подвиги храбрых рыцарей и вероломство какой-то маркизы с дьявольски трудным именем.

Но вскоре я ощутил резкие толчки, как при землетрясении, и понял, что где-то поблизости разорвалось несколько снарядов крупного калибра.

Попав под струйки земли, хлынувшей с потолка, я отряхнулся, еще ближе придвинулся к печке и снова раскрыл книгу на той странице, откуда на меня смотрела белокурая чертовка — маркиза с очень трудным именем.

— Послушайте, капитан, — сказал мне комбат Дергачев, — я не понимаю, ну какая вам радость от этого лейтенанта, ложились бы вы спать.

— Не могу. Мне тоже надо поговорить с ним.

— А может быть, они что-нибудь там путают? — желчно сказал майор из штаба армии. — Это ведь бывает. Возьмут какого-нибудь сморкача с нашивками, увидят ясные пуговицы и говорят «лейтенант».

— Мои разведчики ничего не путают, — с достоинством ответил Дергачев. — Еще полчаса терпения, и этот лейтенант будет здесь. Вы слышите, какой немцы дают огонь?

Комбат приоткрыл дверь, поднял с земли еще не остывший осколок и, перекатывая его с ладони на ладонь, положил на стол рядом со стаканом, из которого переводчик пил чай.

Налет длился минут десять, потом гул затих, и связной, потушив лампу, отдернул занавеску и открыл окошко, вырубленное под самым потолком блиндажа.

Было уже утро. Куда-то далеко убегали облака. Туман сползал с Пулковской высоты, обнажая развалины обсерватории и деревья, которые все еще стояли, хотя давно уже были мертвы.

Вскоре в блиндаж ввели немецкого лейтенанта, сильного, красивого парня, успевшего подавить в себе страх и даже смириться с тем, что ожидало его впереди.

Разведчик, который, видимо, «взял» этого офицера, сдержанно и зло улыбаясь, положил перед комбатом кожаный бумажник, часы, письма и фотографии и встал у порога, закрывая ладонью темное пятно на рукаве маскхалата.