Дмитрий Остров - Перед лицом жизни

Остывший за ночь городок дышал прохладой. Но солнце начинало уже отогревать и сады, где крепчали голоса птиц, и улицы, где женщины открывали ставни, выгоняли из ворот скотину и суетились у водокачек с ведрами в руках.

Вот в такой тихий и ранний час сторожиха больницы пропустила Лукьяныча и тетю Олю в калитку, и они оказались во дворе, где на деревьях чирикали воробьи, разжигая алчность полосатого больничного кота, который то замирал в траве, то дыбил шерсть, приготавливаясь к прыжку.

— Ведь вот дьявольская порода! — сказала сторожиха, ткнув вязальными спицами в сторону кота. — Ну, чего ему, проклятому, не хватает — гладок, сыт, а все равно хищничает. Брысь, разбойник!

Сторожиха взмахнула руками, а тетя Оля села на табуретку, чувствуя в своей беде сходство с тем далеким несчастьем, какое она пережила, когда получила известие о гибели мужа. Но тогда она хоть что-то замечала, а теперь нестерпимая слабость мутила ее разум, и она ничего не видела вокруг, хотя и смотрела на больничный двор широко открытыми глазами. Ее заострившееся лицо показалось Лукьянычу таким странным и ужасным, что он даже снял с головы фуражку, тяжело вздохнул и отвернулся, чтобы смахнуть слезу.

— Ты, Лукьяныч, пожалуйста, не забывай про мою Поленьку, — еле слышно сказала тетя Оля. — Маловата она для самостоятельной жизни.

— А ты не бойся, одна она не останется. Будет жить у нас или у Павлова, но лучше к Павлову. А то он еще обидится. Хоть и небольшой он твой родственник, но правила и тут соблюдать нужно. Как ты думаешь?

— Ну что ж, пускай живет у Павловых. А вот пришли-то мы сюда, Лукьяныч, рановато.

— Ничего не рановато, — вмешалась сторожиха. — Он, главврач-то наш, встает вместе с петухами: ни свет ни заря, а Иван Гаврилович уже в больнице. Ты, матушка, потерпи, потерпи минутку, а уж Иван Гаврилович не оплошает. Он и операцию сделает, и хворь как рукой снимет. Ты на молодость-то его не смотри, неважно, что у него бороды и усов нет. Но дело он свое знает. А вот и он. Слышите, как он палкой-то по палисаднику постукивает. Что ж, молод еще, видать, кровь-то у него по утрам так и играет.

Через минуту действительно в больничной калитке показался врач Поздняков, тщательно выбритый, в светлом просторном пиджаке и в шляпе, которую он сразу же снял, здороваясь со сторожихой. Он принял тетю Олю ласково, стараясь с первых же минут завоевать ее доверие.

У Позднякова уже был небольшой опыт, но он знал, с какой настороженностью относятся к нему старые железнодорожники, которые еще недавно лечились у Абесимова, проработавшего в этом городе не один десяток лет.

— Так вот, мамаша, — сказал он, окончив осмотр, — никакого ревматизма у вас нет и не будет. А тяжело вам от многих причин. Во-первых, вы простыли, простудились. Возможно, даже схватили воспаление легких. Наверно, выпили после бани ледяного квасу. А в вашем возрасте этого надо остерегаться.

— Квасу я, Иван Гаврилович, не пила, а вот в ливень четвертого дня попала. Дежурила я в ту ночь. Ну и промокла до ниточки, а заря-то была холодная. Мне бы в сухое переодеться надо, а я не сообразила. Думаю, авось как-нибудь перемаюсь.

— Вот именно как-нибудь, — укоризненно сказал Поздняков. — Да разве можно так относиться к своему здоровью? У вас, например, в ноге сидит осколок. Вы что же, думаете, это не сказывается на вашем самочувствии? Конечно, сказывается. И чем преклоннее будет ваш возраст, тем сильнее отразятся в вашем организме все запущенные болезни.

— А много у меня этих болезней? — испуганно спросила тетя Оля.

— Пока немного, но из больницы я вас не выпущу.

— И резать будете?

— Зачем резать? Просто после того, как вы поправитесь, выну у вас из ноги осколок — и все. Интересно, а где же вас так угостили?

— На Волге, — глухо сказала тетя Оля. — Ездила я тогда месяца три за кочегара. Мужиков-то мало было. Вот и пришлось мне встать у топки.

— Значит, в бомбежку попали? — спросил Поздняков, намыливая руки и подставляя их под кран.

— Да не в одну, — сказала тетя Оля.

— Почему же вы сразу операцию не сделали? — спросил Поздняков.

— А очень просто. Пока лежала от контузии да набиралась сил, нога моя и зажила. Ну, думаю, осколок — беда небольшая. Не сдвинулся бы он только с места.

— А вы бы, мамаша, поменьше думали об этом да почаще к врачам заглядывали. Так можно и без ноги остаться. Вам сейчас шагу ступить нельзя, а вы целую ночь бегали.

Он вызвал дежурную сестру и приказал ей после рентгена положить тетю Олю в палату номер пять.