Тобиас Вулф - Жизнь этого парня

Игра становилась все интереснее. У всех нас возникали опасные ситуации, такие острые моменты, которые пересказываются друг другу множество раз, пока не становятся легендой. «Времена, когда Донни прострелили бумажник». «Времена, когда Патрику прострелили ботинок». Некоторые ребята взялись за ум и бросили этим заниматься, но так поступили далеко не все. Мы делали вид, что все абсолютно невинно, и никогда не признавались себе в истинной цели этих занятий: подстрелить кого-нибудь. Среди этих деревьев я совершенно терял голову. Я не думал, что меня кто-то может ранить или я могу ранить кого-нибудь, даже когда вставлял стрелу в лук и оттягивал ее назад, сосредоточенный на движении теней впереди. Как-то раз днем я делал именно это – натягивал лук, готовый к выстрелу, как только моя цель снова покажется, как вдруг услышал шорох позади. Я обернулся.

Сестра Джеймс не отличалась ни скромностью, ни робостью. Даже о сексе она рассказывала наглядно и со вкусом.

Сестра Джеймс уже готова была произнести что-нибудь. Ее рот был открыт. Она смотрела на стрелу, которую я целил в нее, потом взглянула на меня. В ее присутствии приятное ощущение пустоты в голове испарилось. Я точно знал, что делаю. Мы стояли так какое-то время. Наконец я направил стрелу в землю, разрядил лук и попытался извиниться, но она закрыла глаза, услышав мой голос, и замахала руками в воздухе, будто разгоняла мошек. «Практика закончена», – сказала она. Затем повернулась и ушла, оставив меня одного.

Иногда на меня накатывали приступы паники, что я скверный мальчишка и совершил что-то ужасное. Было достаточно какой-нибудь ерунды, чтобы вызвать это ощущение, вместе с уверенностью, что все, кроме моей матери, видят меня насквозь и им совсем не нравится то, что они видят. У меня не было причин испытывать подобные чувства. Я думал, что оставил их в прошлом, во Флориде, вместе со страхом перед дракой и застенчивостью в отношениях с девочками. Но здесь все это вернулось вновь.

Сестра Джеймс ничего не могла с этим поделать. Она ненавидела разговоры о грехе, и ей просто наскучили наши назойливые вопросы об Аде, Чистилище и Лимбе. Происшествие со стрелой, вероятно, ничего не значило для нее. Я оставался просто мальчиком, совершающим глупые мальчишеские выходки. Но я начинал подозревать, что она знает обо мне все. И тратит немало времени на размышления о моих проступках.

Я стал незаметным рядом с ней. Начал прогуливать кружок по стрельбе и даже занятия по катехизису. Мать не могла обнаружить это сразу. У нас не было телефона, и она никогда не ходила в церковь. Она полагала, что это хорошо для меня, но нелепо для нее, особенно сейчас, когда она была в разводе и снова связалась с Роем, мужчиной, от которого она бежала из Флориды.

Когда мог, я общался с пацанами из школы. Но все они были из семей мормонов. И когда они не занимались чем-то связанным с их верой, что занимало бо́льшую часть времени, их родители хотели, чтобы они находились рядом. Поэтому я часто слонялся днем в состоянии транса, вызванного привычным одиночеством. Прохаживался до центра и глазел на витрины. Представлял, как меня усыновляют разные люди, которых я встречал на улице. Иногда, видя, как некий мужчина в костюме приближается ко мне издалека, с расстояния, которое размывало его черты, я уже готовился узнать в нем отца и быть узнанным им. Затем мы проходили друг мимо друга, и несколько минут спустя я уже подцеплял взглядом кого-нибудь еще. Я разговаривал с любым, кто обычно говорил мне что-нибудь в ответ. Когда меня припирала нужда, я стучал в дверь ближайшего дома и просил разрешения воспользоваться туалетом. Никто никогда не отказывал. Я садился на газоны во дворах разных людей и играл с их собаками. Собаки эти узнавали меня – к концу года они меня уже ждали.

Я также писал длинные послания подруге по переписке, которая жила в Фениксе, штат Аризона. Ее звали Элис. Мой класс обменивался письмами с ее классом с начала учебного года. Предполагалось, что мы будем писать раз в месяц, но я писал, по крайней мере, раз в неделю, десять, двенадцать, пятнадцать страниц зараз. Я представился ей обладателем пегой белогривой лошади по имени Смайли, которая сопровождала меня на встречах с горными львами, гремучими змеями и стаями койотов на ранчо моего отца, Лэйзи Б. Когда я не был занят на ранчо, я разводил немецких овчарок и выступал сразу за несколько команд по атлетике. И хотя Элис была немногословным и нерегулярным корреспондентом, я верил, что она испытывает благоговейный трепет передо мной. И воображал иногда себя у ее двери с видом, требующим немедленного обожания.