Ариадна Борисова - Санна Ванна - Бабушка

— А то, — сказала бабка. — И тоже спросила: — Зять с вами живет?

— Ушел, — солгала Александра Ивановна. Объяснила для ясности: — Дочь померла…

— Сирота, — глянула на Аленку Таня.

— С чего сирота-то, — возразила Александра Ивановна. — Я у ее есть.

— Помогает зять?

«Дался он ей, — досадливо подумала Александра Ивановна. — Любопытная какая…»

— Помогает. Отец, никак…

Помолчали.

Александра Ивановна решила, что, кажется, щепетильный момент настал, и смущенно принялась совать бабке завернутые в целлофановый пакетик деньги. Та сердито мотнула кистями платка, не взяла. Таня, помедлив, тоже отрицательно махнула рукой.

Пока Александра Ивановна, цепляя острыми уголками вязаную кофту, запихивала пакетик обратно в нагрудный карман, неуклюжая пауза выветрила из мыслей заготовленные слова благодарности за лечение внучки.

Старуха сделала над ребенком какой-то непонятный знак, заболтала на своем птичьем языке. Царапнула на прощание остриями зрачков, обернувшись:

— Намаешься с девкой-то…

— Чего мне, — сдержанно возразила вслед Александра Ивановна. — Одну на ноги поставила — врачи не уберегли. Эту пуще беречь буду. Раз-то на раз не приходится…

А сердце заныло суеверно: «А ну как страшного натворили ведьмы? Кто знает, что за люди эти цыганки. Да и люди ли вообще…»

Старуха догнала за дверью. Цветастые очи ее влажно блестели. Сказала со значением:

— Худого не думай.

И, отвернув край одеяльца, коснулась морщинистыми губами щечки спящего ребенка.

В дороге Александра Ивановна от переживаний совсем протрезвела. Привыкшая к ясности, она никак не могла уложить события дня в привычную схему больших и мелких мыслей. Хотелось поскорее искупать внучку и самой встать под душ. Казалось, тело загрязнилось от ауры цыганского дома и цепких старухиных глаз. Зато, когда в тревожном нетерпении раскутывала внучку, заметила, что плач ее стал тоном ниже и ровнее, а перекатывающегося шарика под кожицей у пупочной ямки больше не было. Ладно, может, обойдется с Аленушкой. Кажись, старуха и впрямь грыжу убрала.

Внучка тихо посапывала в ванночке. В первый раз после роддома она уснула рано и спала всю ночь так же крепко, как донельзя вымотавшаяся Александра Ивановна.

Аленушка к пяти месяцам налилась тугой бархатистой пухлостью и, сидя в подушках на детском креслице, жизнерадостно улыбалась бабушке, возившейся рядом то с посудой, то со стиркой.

Из Катерининой квартиры наползали тараканы. Александра Ивановна на дух не переносила этих мелких домашних пакостников, и был случай, когда, упустив крохотного белого тараканчика, прокараулила его у мусорного ведра полночи. Нынешней осенью тараканьи набеги особенно участились. Катерина боялась отравить красавца дога, любимца сына, поэтому никакой дезинфекции не соблюдала. Александра Ивановна яростно исчеркивала внутренние стенки кухонных шкафов едучим китайским мелом, добавляла в сваренные вкрутую яичные желтки борную кислоту и раскладывала катышки между посудой. Не успокаивалась до тех пор, пока не прихлопывала тапкой последнего таракана и не смывала сплющенное насекомое в канализацию.

У Александры Ивановны на окне росла не какая-нибудь обычная герань, а бело-розовая азалия, доверчиво приоткрывшая в раковинках прохладных лепестков нежную арбузную глубину. Александра Ивановна любила, чтобы все вокруг было опрятно, правильно и, по возможности, красиво, как она понимала, то есть белоснежно и крахмально. Такие у нее были специфические требования к быту. Пусть маркое, она лишний раз отстирает, прокипятит, почистит, зато беленько и светло. Да и сама, как луч, восходила из тени к свету — чем выше, тем светлее — от твердых ступней с непробиваемыми охристыми мозолями к гладко уложенным побелевшим прядям.

У Аленушки головка тоже всегда аккуратно причесана. Александра Ивановна с любовью взглянула на ребенка. Недавно внучка стала сидеть и теперь, сосредоточив розовое личико, как раз свесилась с креслица, протянула ручки к полу.

Из-под плинтуса выбрался жирный таракан и деловито пополз по ножке креслица.

Александра Ивановна остолбенела с подносом в руках: вслед за первым в набрякшей тишине показался второй, затем третий… Поднос выпал из рук, и радостный звон посуды, срикошетив о трубы отопления, до краев наполнил долгим пугающим эхом кухонное пространство. Алена, не шелохнувшись, весело улыбнулась, показав два проклюнувшихся нижних зуба.