Эрих Ремарк - На Западном фронте без перемен [litres]

Солнце стоит низко. Я отупел от усталости и голода. Вчера для меня как в тумане, я не надеюсь, что сумею отсюда выбраться. Сижу в полудреме и даже не понимаю, что уже вечереет. Наплывают сумерки. И, как мне кажется, быстро. Еще час. Будь сейчас лето, то часа три. А теперь только час.

Меня вдруг охватывает дрожь: а вдруг что-нибудь помешает? Я больше не думаю о мертвеце, теперь он совершенно мне безразличен. Вмиг вспыхивает жажда жить, и все мои намерения отступают перед нею. Только затем, чтобы не навлечь на себя беду, я машинально твержу:

– Я выполню все, что обещал… – хотя и знаю, этого не будет.

Внезапно мне приходит в голову, что собственные товарищи могут застрелить меня, когда я буду подползать; откуда им знать, что это я. Начну кричать как можно раньше, чтобы они поняли. И буду лежать перед окопом, пока не ответят.

Первая звезда. Фронт по-прежнему спокоен. Облегченно вздыхаю и от волнения вслух говорю себе:

– Только без глупостей, Пауль… Спокойно, Пауль, спокойно… Тогда уцелеешь, Пауль.

Увещевания действуют куда лучше, когда я называю себя по имени, ведь тогда получается, что со мной говорит кто-то другой.

Темнота густеет. Волнение утихает, из осторожности я жду до первых ракет. И выбираюсь из воронки. О мертвеце я забыл. Передо мной начинающаяся ночь и блекло освещенное поле. Примечаю ложбину и в тот миг, когда свет гаснет, мчусь туда, ощупью крадусь дальше, добегаю до следующей ямы, прячусь, бегу.

Наши позиции все ближе. При свете очередной ракеты я вижу, как в проволоке что-то шевельнулось и замерло, я тоже застываю. Новая ракета – и я снова вижу движение, наверняка товарищи из нашего окопа. Но из осторожности окликаю, только когда отчетливо узнаю́ наши каски.

И сразу слышу в ответ свое имя:

– Пауль… Пауль…

Снова окликаю. Это Кач и Альберт, вышли с брезентом искать меня.

– Ты ранен?

– Нет-нет…

Мы скатываемся в окоп. Первым делом надо поесть, и я быстро очищаю котелок. Мюллер угощает сигаретой. Я коротко рассказываю, что произошло. Ничего нового, такое случалось не раз. Особенное обстоятельство – ночная атака. Но Качу довелось в России два дня пробыть за русским фронтом, прежде чем он сумел пробиться к своим.

Об убитом печатнике я молчу.

Лишь на следующее утро не выдерживаю. Не могу не рассказать Качу и Альберту. Оба меня успокаивают:

– Тут ничего не поделаешь. У тебя не было другого выхода. Ведь затем ты и здесь!

Я слушаю, защищенный и успокоенный их близостью. Какую же ерунду я нес там, в воронке.

– Глянь-ка вон туда! – показывает Кач.

Возле брустверов стоят снайперы. Винтовки у них с оптическими прицелами, они осматривают участок впереди. Временами гремит выстрел.

Сейчас мы слышим возгласы:

– Попал в точку!

– Видал, как он подпрыгнул? – Сержант Эльрих гордо оборачивается, записывает себе очко. Сегодня он с тремя безупречными попаданиями лидирует в соревновании.

– Что скажешь? – спрашивает Кач.

Я киваю.

– Если так пойдет дальше, нынче вечером в петлице будет еще один значок, – говорит Кропп.

– Или он скоро станет младшим фельдфебелем, – добавляет Кач.

Мы смотрим друг на друга.

– Я бы так не смог, – говорю я.

– Во всяком случае, – говорит Кач, – хорошо, что ты уразумел это именно сейчас.

Сержант Эльрих опять подходит к брустверу. Дуло его винтовки ходит туда-сюда.

– Тут тебе больше незачем распространяться про твою историю, – кивает Альберт.

Теперь я и сам себя не понимаю.

– Это все оттого, что мне пришлось так долго пробыть вместе с ним, – говорю я. В конце концов, война есть война.

Винтовка Эльриха стреляет, коротко и сухо.

Нам достался хороший караульный пост. Ввосьмером мы поставлены охранять деревню, откуда всех эвакуировали, поскольку ее слишком сильно обстреливают.

В первую очередь надлежит стеречь провиантский склад, еще не опустевший. Себя мы должны обеспечивать продовольствием сами, из складских запасов. Более подходящих для этого людей не найти – Кач, Альберт, Мюллер, Тьяден, Леер, Детеринг, все наше отделение здесь. Правда, Хайе нет в живых. Но нам еще чертовски повезло, в других отделениях потери гораздо больше.

Под блиндаж занимаем бетонированный подвал, куда ведет наружная лестница. Дополнительно вход защищен особой бетонной стенкой.

Мы развиваем бурную деятельность. Опять подвернулась возможность расправить не только плечи, но и душу. А такие оказии мы не упускаем, ведь положение наше слишком отчаянное, на долгие сантименты нет времени. Расслабляться можно, только пока обстановка не совсем уж скверная. Нам же не остается ничего другого, кроме бесстрастной практичности. Причем настолько бесстрастной, что мне порой становится страшно, если в голову залетает мысль из прежних, довоенных времен. Впрочем, надолго она не задерживается.