Паскаль Рютер - Барракуда forever

Откровенно говоря, японцы, хоть они и головастые, очень любят так все усложнять, что просто немыслимо. Представь себе, в субботу вечером Эдуар пригласил меня поесть в японском ресторане, потому что, как я тебе говорила, он помешан на Азии, все блюда там заканчиваются на “и”, они нам подали маленькие квадратные кусочки рыбы совсем без ничего, ни соуса, ни подливы, к тому же приборов не дали, я все отправила назад на кухню, потому что все было сырое, ничем не приправленное, и подумала, что, хотя они вежливые и все время улыбаются, им ни до кого нет дела.

Эдуар объяснил мне, что речь идет о крайне изысканной гастрономии с тысячелетней историей, к ней сразу не привыкнуть, она заслуживает уважительного отношения, а я сказала, ладно, я ничего в этом не понимаю, но за тысячу лет додуматься до сырой рыбы… И если нынче полагается уважать все, что кладешь в рот, то мне придется заняться образованием: я же не знала, что, прежде чем набить пузо, нужно обзавестись дипломом.

Из-за всех этих горячих салфеток, похожих на блинчики, сырой рыбы вчера в ресторане, не говоря уж о палочках, которые я приняла за большие зубочистки, мне пришло в голову, что этот чудик рассказывает мне всякие штучки, чтобы выставить себя умником; посреди ужина Эдуар объяснил мне (он из тех, кто любит объяснять), что жена ушла навеки два года назад, какая-то история с легкими, название я не запомнила, и не знаю, что на меня нашло (наверное, причина в той острой зеленой штуке, которую кладут на рыбу), но я спросила его, удачно ли прошло ее путешествие, и тогда на глазах у него выступили слезы, а я не удержалась и рассмеялась как идиотка, но чем больше я старалась остановиться, тем хуже у меня получалось, а чем хуже у меня получалось, тем больше он куксился, а я просто умирала со смеху, и чтобы он меня простил, поцеловала его в щечку, он покраснел, и это было очень мило. Потом мы некоторое время молчали и чувствовали себя неловко, я сказала, что мне очень жаль, хотя, честно говоря, мне совершенно не было жаль, просто я заметила, что можно выпутаться из любой ситуации, сказав, что тебе очень жаль (запомни, пригодится).

В конце ужина он спросил, люблю ли я салонные игры, меня это обрадовало, тем более что с твоим дедом я была всю жизнь этого лишена, бридж, белот или вист, ты сам знаешь, для него не годились, ему не хватало терпения, о скрэббле он и слышать не хотел, говорил, что это игра для недотык, а однажды, чтобы доставить мне удовольствие, пошел вместе со мной в клуб для пожилых, и закончилось все скандалом, потому что он взорвался из-за пустяка.

Короче говоря, с салонными играми Эдуар меня порадовал, мы выпили по глоточку саке из чашечек с рисунками, я ужасно покраснела, потому что там был совершенно голый мужичок с огромным концом, но я ничего не сказала, не хотела выглядеть жеманной. Эдуар меня спросил: “Вы любите го?”

Что за мура, чуть не спросила я, но мне надоело задавать вопросы, я и так уже превратилась в один сплошной знак вопроса, поэтому сказала “да”, ведь гораздо легче сказать “да”, сказал “да”, и тебя оставили в покое (это тоже запомни). “Го, игра в го, — уточнил Эдуар, — японская игра, если хотите, японские шахматы, я вам как-нибудь объясню, мы прекрасно проведем время”, он говорил со мной как с тяжелобольной, а я думала, кем он себя возомнил, он меня ужасно раздражал этим выканьем, тоном превосходства, профессорским видом. Понимаешь, вот первое отличие Наполеона от Эдуара, твой дед через пять минут после того, как я села в его такси, стал говорить мне “ты”, а Эдуар до сих пор мне выкает, хотя мы знакомы уже не первую неделю.

Так мы промаялись какое-то время, и не знаю почему, но мне вдруг ужасно захотелось плакать, показалось, что твой дед оставил меня сиротой, я была переполнена им, и едва добралась до дому, как снова взялась за вязание, которое начала, и почувствовала себя его Пенелопой. Эдуар пообещал в следующий раз сводить меня в корейский ресторан, он только о еде и думает, это невыносимо, тогда я решила найти на карте, где находится эта самая Корея, оказывается, это очень далеко, вот так, мой мальчик, я и путешествую.

Надеюсь, ты ничего не сказал о моих письмах Наполеону, а я все время вспоминаю ту ночь, когда постучала в окошко его автомобиля и спросила, свободен ли он, и сама-то я тоже была свободна, а на следующий день ни он, ни я уже свободны не были, я встретила Бонера (никогда не видела, чтобы кому-то так шла его фамилия, как твоему деду) [5] Бонер (от франц. bonheur) означает “счастье”. , понимаешь, иногда у меня создается впечатление, что из-за Наполеона (упрямого осла, иначе не скажешь) я буду плакать всю оставшуюся жизнь, а иногда, наоборот, мне кажется, что он всегда со мной, что всюду за мной следует, что стоит только обернуться, и я увижу, как он мне улыбается.