Николай Студеникин - Невеста скрипача

Оля наморщила лоб, вспоминая, ставились ли какие-нибудь опыты самими учениками, но, видимо, не смогла вспомнить и потому неожиданно сказала:

— А у тебя ногти грязные!

— В смоле, — ответил Володя и спрятал руки под стол.

Тут, заставив их вздрогнуть, неожиданно и где-то совсем рядом грянул духовой оркестр Алика Окладникова, — грянул и тут же смолк.

— Репетируют, — сказала Оля, вставая. — Пойду к Таиске сама, а то дождешься ее, как же!

— Я тут посижу, — ответил Володя.

— Сиди!

Оля дернула плечиком и ушла.

Оставшись один, Володя положил голову на руки и задумался. Десять лет он, сидя за партой, ждал этого вечера, десять лет шел к нему, пришел, — а радости не чувствовалось почему-то. Наоборот, предчувствие позора мучило его. «Ведь из-за красной рубахи все, — с горькой откровенностью думал он. — Фактически тряпка, нету — и хрен с ней, — а вот… Нет, далеко мне до настоящего мужика! Пустяками голову себе забиваю!» Он со злостью рванул «молнию», но она была вшита крепко, отец любил добротные вещи, их красота была для него на втором плане, а моды он не признавал вообще: «Бабьи выдумки».

— Моркве почтение! — весело сказал кто-то. — Сидит, печален, недвижим… или как там? Удалился от мирских забот, мирских соблазнов! Ольку ждешь? Я видел, она улицу перебегала…

Сережа Лускарев, одноклассник, улыбаясь во весь рот, похлопал Володю по спине, но почувствовал неладное, посерьезнел и присел рядом.

— Ты чего, Володь? В трансе?

— Да нет… — Володя поднял голову и отвернулся. — А я и не заметил, как ты сюда проник.

— Как всегда: через окошко, в зубах финский ножик, а под мышкой мешок для барахла, — подмигнув, ответил Лускарев и пододвинулся ближе. — Ты куда решил податься?

— Не знаю пока, — ответил Володя. — Везде стаж нужен, а куда зря не хочется, нечестно как-то! И смотря какую характеристику еще дадут. Не знаю. А ты?

— А я в летное, — мечтательно заявил Сергей. — В военкомате объявление висит, я ходил, видел. Небо, а, Володь? Летишь на ястребке, а звук, — оттопыренным большим пальцем он указал себе за спину, — звук где-то там. Отстал!

— Гагариным хочешь стать? — прищурившись, спросил Володя. — В космонавты метишь?

Сергей слегка порозовел, но спокойно ответил:

— Это сложно — в космонавты. Хотя… А что Гагарин? Простой парень. Учился, был настойчив. Я в газете читал: он в баскет играть любил, а сам невысокий. Значит, упорный, умеет добиваться цели! Слушай, Володь, а давай вместе?

— Что — «вместе»? — не понял Володя.

— В училище вместе пойдем, а там посмотрим… — Закрыв глаза, Сергей наизусть процитировал отрывок из какой-то статьи: — «Профессия космонавта уже в недалеком будущем станет массовой. Наше поколение будет свидетелем того, как сбудется вековая мечта человечества. «Нельзя вечно оставаться в колыбели», — сказал Циолковский. Слова скромного учителя из Калуги оказались пророческими…» Фу, устал, — шумно выдохнул он. — Вот так, Володь! Массовой, понял? Ну, решай!

— Я подумаю, — пообещал Володя.

— Думай, только побыстрей, а то документы принимать перестанут. — Сергей поднялся из-за стола. — Это тебе, братец, не сельхозинститут, там знаешь какие комиссии? Но у нас-то здоровье есть! — Сергей выпятил грудь и напыжился. — Здоровье у нас отменное! Мозг, — он постучал себя по голове, — тоже имеется! Ну, я побежал. Думай!

И он умчался.

А Ольга все не шла. Володя попытался представить себе, где она и что делает, но не смог. Он никогда не был у Шлычкиных в доме: Петруха раз и навсегда запретил дочери водить гостей. Оля даже с подругами шушукалась у калитки.

Главной прелестью школьных «дружб» были долгие провожания, но Володя был лишен и этого удовольствия: дом, где жили Шлычкины и бабка Платонида, стоял наискосок от школы, и Оля даже в морозы иногда прибегала в школу без пальто. Лицо ее тогда краснело и вздымалась едва успевшая оформиться грудь. В эти минуты она всего больше нравилась Володе.

Долго стоять у калитки было опасно: хлопала, ударяясь о наличник, форточка, и Шлычкин грозно приказывал дочери идти домой. Кроме того, их могла заметить тетя Фрося, которая жила неподалеку, и, заметив, доложить отцу.

Правда, их пускала к себе бабка Платонида, но это случалось редко — когда старые жильцы уезжали от бабки, а новые еще не находились. К бабке можно было заходить без стука, как к себе домой, неожиданные визиты ее не удивляли, но в комнате и Оля, и Володя чувствовали себя совсем иначе, чем на улице. Они опасались глядеть друг на друга, молчали, краснели, а потом торопливо расходились по домам.